В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Что касается Северной Африки, то Гитлер давно уже спокойно принял решение, что высадки на Мальту не будет, и теперь ему легче было навязать это мнение Муссолини. Они обменялись письмами – даже в столь серьезной обстановке это по-прежнему было для них главным средством общения; в оправдание своего решения Гитлер сослался на «исторический момент» и «богиню военной удачи», которая «обычно никогда не улыбается дважды», если успешные командиры не схватят ее в момент победы. Еще звучал хор предостерегающих голосов, в данном случае в основном от итальянского Верховного командования в Риме и от Кессельринга, но в момент такой экзальтации они оставались незамеченными. Вооружившись памятной запиской своего штаба со «всеми аргументами за и против», Йодль сделал еще одну попытку воскресить планы захвата Мальты, разработанные совместно с итальянцами всего лишь два месяца назад; но, чтобы его переубедить, хватило нескольких слов Гитлера. Тем временем Роммель, который после захвата Тобрука получил звание фельдмаршала, не терял времени в ожидании приказов, а по собственной инициативе уже преследовал разбитого противника в направлении Каира и Суэцкого канала. Поэтому и он, и германская верховная ставка – но не итальянцы – были полностью захвачены врасплох, когда в начале июля в разгар боев у Эль-Аламейна появились первые признаки кризиса, которому суждено было завершиться потерей всей Северной Африки.

Грандиозные победы на Востоке, в Крыму и в районе Харьков – Изюм, привели Гитлера к преждевременному выводу, что сопротивление русских значительно ослабло по сравнению с прошлым годом. Поэтому он решил, что летнее наступление достигнет своей цели «легче и быстрее», и предложил сначала не задействовать все выделенные бронетанковые формирования. Он немедленно приступил к рассмотрению дальнейших планов, в которых снова возникла «последующая операция против Москвы»[200]. Штабы ОКВ и ОКХ, естественно, испытывали общее удовлетворение тем, что после столь суровой зимы наступательная боеспособность германских войск не ослабла; тем не менее в своей оценке в целом они не были столь самоуверенны, как Гитлер. Поскольку близился конец июня, а летнее наступление еще не начиналось, мы стали задаваться вопросами, будем ли мы когда-нибудь готовы к действиям на Западе, достаточно ли Гитлер понимает стратегическую связь между Востоком и Западом и не угрожает ли война с большевизмом стать сама по себе концом. Некоторые замечания Гитлера на совещаниях в ставке зловеще напоминали заметки Геббельса марта 1942-го; записывая свои беседы в верховной ставке, он перечислил цели – «Кавказ, Ленинград и Москва» – и продолжил:

«Если эти цели будут достигнуты, то он [Гитлер] полон решимости, при любых обстоятельствах, закончить эту кампанию в начале следующего октября и заблаговременно уйти на зимние квартиры. Видимо, он намеревается создать гигантскую оборонительную линию и устроить на ней передышку в Восточной кампании… Что может означать «Столетнюю войну» на Востоке… как война Англии в Индии»[201].

Это была утопия, казавшаяся нам неосуществимой со всех точек зрения – политической, экономической и военной. В любом случае нам в Генеральном штабе эти планы были не по душе, ибо, когда все будет сказано и сделано, война на два фронта, которую мы сами и затеяли, будет тянуться вечно. Не могли мы заставить себя согласиться и с выбранными Гитлером направлениями операций, так как они представлялись нам чрезвычайно рискованными. Но как и прежде, у нас не было ни «предохранительного клапана», ни возможности реально обсудить наши сомнения и разногласия хотя бы с одним из двух генералов, стоявших во главе штаба оперативного руководства ОКВ. Особенно с Йодлем, который, следуя примеру ближайшего окружения Гитлера, излучал безграничную уверенность. Поэтому его подчиненным ничего не оставалось, кроме как ждать дальнейших событий, которые либо подтвердят правоту Гитлера, либо заставят его внести необходимые поправки и поставить в разумные границы свои планы. Никто из нас, однако, не представлял, что мы приближаемся к еще более страшному кризису, чем тот, что пережили прошлой зимой. Никто не мог предвидеть, как Гитлер использует свою власть Верховного главнокомандующего; на самом деле он оказался более властным и менее открытым для чьих-либо советов, чем прежде, и именно это сыграло решающую роль в возникновении ужасного кризиса во вторую русскую зиму 1942/43 года.

Лето 1942-го