В стенах города. Пять феррарских историй

— Имейте терпение, прошу вас, — говорила тем временем Клелия Тротти самым тихим шепотом, — этот дом мне не принадлежит совсем. Моя сестра и шурин, — добавила она, и ее голубые глаза, глядящие в глаза Бруно, вновь выражали радость открыться, убежденность в правильности проявляемого доверия, — моя сестра и шурин, с тех пор как я вернулась из ссылки, уже много лет назад, взяли меня к себе и только и делают, что мешают мне, — она рассмеялась, тряхнув головой, — совершать другие глупости.

Тут она слегка поморщилась.

— Они следят за мной, — прибавила она, а взгляд вдруг стал серьезным, почти суровым, — суют нос во все, чем я занимаюсь: поверьте, хуже, чем если бы я была маленькой девочкой! Конечно, я понимаю: для людей, которые думают иначе, чем мы… у которых представление о политике совершенно иное, чем у нас… хорошие, впрочем, люди, добрые души… я понимаю, что то, как они, к сожалению, себя ведут по отношению ко мне, может показаться своего рода правом. Они поступают так ради моего блага, как они считают. Пусть так. И все же какая тоска!

— Это ваша сестра, та синьора, которая всегда открывает дверь?

— Да, она, а что? — встревоженно переспросила учительница. — Что вы имеете в виду?.. Ох, бедняжка! — воскликнула она, всплеснув маленькими сухими ладонями с пятнами никотина на указательном и среднем пальцах правой руки. — Сколько же раз вы впустую проделали этот путь по вине Джованны!

— Она отвечала мне то одно, то другое. Я прекрасно понимал, что это лишь отговорки. Однако я и предположить не мог, что вы об этом ничего не знаете. И тогда…

— Ох, бедняжка! — повторила Клелия Тротти. — А я-то говорила о правах! В определенных рамках еще ладно, я могу понять. Но это уж слишком! На этот раз они у меня узнают, еще как!

Она оставалась неподвижной несколько секунд, будто размышляя о тяжести произвола, учиненного в отношении нее, и о мерах, которые она предпримет, чтобы постоять за свою правоту. И вместе с тем было видно, что она думает о другом. Речь шла о чем-то, что помимо ее воли доставляло ей определенное удовольствие.

— Послушайте, а как вы узнали мой адрес? Полагаю, вам было непросто его раздобыть.

— Пару месяцев тому назад я был у адвоката Боттекьяри, произнес Бруно, глядя в сторону. Тротти не отвечала. Тогда он продолжил: — Адвокат Боттекьяри — старинный друг нашей семьи. Я рассчитывал, что он сможет меня верно направить. Однако он не смог или не захотел сказать мне ничего определенного. Он все же посоветовал мне обратиться к Чезаре Ровигатти, сапожнику, знаете его? У него лавка в двух шагах отсюда, на площади Санта-Мария-ин-Вадо. К счастью, я отлично его знал, и…

— Наш Чезарино, да. Такой милый. Однако я не могу понять, как… Он тоже мог бы рассказать мне о вас! Вот видите? По той или иной причине нет никого, кто бы не счел своим долгом предпринять в отношении меня самые странные шаги. Ведь они не понимают, что, действуя подобным образом, постепенно создавая вокруг меня пустыню, они словно лишают меня воздуха. Так уж лучше тогда тюрьма!

В тоне голоса, которым она произнесла последние слова, слышались усталость, отвращение, глубокая горечь. Бруно взглянул ей в лицо. Но ярко-голубые глаза, неподвижные под насупленными седыми бровями, были полны надежды. Как будто она сомневалась во всем и во всех, кроме него.

Дверь неожиданно распахнулась. Кто-то заглянул внутрь. Это была синьора Кодека.

— Кто здесь? — раздался знакомый неприятный голос еще до того, как появилась голова с черной с проседью шевелюрой.

Недоверчивый взгляд синьоры Кодека встретился с взглядом Бруно.

— Ах, — сказала она холодно. — Я не знала, что у тебя посетители.

— О, это друг! Синьор Латтес, — взволнованно заторопилась объяснять Клелия Тротти. — Бруно Латтес!

— Мое почтение, — сказала синьора Кодека, не приближаясь ни на шаг. — Наконец-то вы ее застали, да? — добавила она с язвительной улыбкой, обращаясь к Бруно, но не глядя на него.

Она отошла немного в сторону.

Из темноты коридора вышел с испуганным видом мальчуган лет восьми или девяти. На нем была черная школьная блуза с тремя горизонтальными белыми полосами на груди.

— Проходи, не бойся, — подбодрила его синьора Кодека.

Затем сказала сестре:

— Не беспокойся. Я сама провожу синьора Латтеса.

Когда они снова оказались друг перед другом, как всегда, она — загораживая своей массивной фигурой вход, а Бруно — глядя на нее с мостовой снизу вверх, синьора Кодека произнесла:

— Возможно, моя сестра забыла вам об этом сказать, но самое позднее послезавтра Клелии действительно здесь уже не будет. Речь идет о поездке, думаю, довольно долгой. Сколько именно она продлится? Кто знает: может, пару недель, может, пару месяцев… В общем, пока что вам не стоит, поверьте мне, пытаться нанести ей новый визит. Пока что этого совершенно не стоит делать. Прошу вас, синьор Латтес, будьте умницей! Я говорю это и ради вашего блага…

При последних словах взгляд ее стал печальным и умоляющим. Наконец, заходя обратно в дом и медленно закрывая дверь перед Бруно, она беззвучно прошептала: