В сторону южную

— Вы мне жалки, звезды-горемыки,
Так прекрасно, так светло горите,
Мореходу светите охотно,
Без возмездья от богов и смертных!
Вы не знаете любви и ввек не знали —
Неудержно вас…

— Да что ж это такое, — раздраженно крикнул женский голос из черной глубины сада, — взбесилась ты, что ли!

Саша отскочила от невысокого каменного забора, смешно, вбок выбрасывая ноги, побежала вниз, к морю.

Максим догнал ее уже на набережной.

— Неудержно вас уводят Оры, — запыхавшись, сказал, смеясь, — да еще какие оры! Разбудили человека, полуночники. Слушай, но ты действительно образованная женщина. Откуда?

— У нас ночь долгая, полярная, вот и читаю книжки, а что еще делать одинокой женщине?

Вскочила на невысокий парапет, протянула руку:

— Давай сюда. Посидим на берегу?

— Поздно, — руки не взял, так и стояла с протянутой. Максим терпеть не мог женских эскапад, беготни всякой, прыжков детских, и фантазия тридцатишестилетней женщины вызвала привычное раздражение. Но подавил, попросил мягко: — Слезай. Пошли домой. Замерзнешь у моря.

— А я с тобой замерзаю, — сказала весело и спрыгнула с парапета, — скучный ты, неживой какой-то, — заглянула ласково в глаза, словно чем-то добрым утешала, а не неожиданное и жестокое произнесла.

Только и хватило сил, что ответить спокойно:

— Это поправимо.

— Для меня конечно, для тебя — нет. — Взяла под руку и, подстроившись к его шагам, в ритм им, пояснила с той же оскорбительно доброжелательной интонацией: — Ты пойми меня правильно. Вот прожила я рядом с тобой сутки и все про тебя знаю. Правда. Может, там каких-то сложностей, тонкостей не угадала, а вот главное — знаю.

— Расскажи. Интересно. — Он остановился, чтоб закончить разговор, пока одни были. На террасе Муравейника горел свет, тренькала гитара. Наверное, Люда с физиками чай пила, как обычно.

Белый гипсовый бюст Пушкина, водруженный на клумбе, очень белый и очень мертвый в лунном свете, смотрел равнодушно выпуклыми слепыми глазницами. Казалось, выглядывал из-за Сашиного плеча.

— Ну, ну, не стесняйся.

— Не сердись, — положила на плечи длиннющие руки. «Как только дотянулась, ведь далеко стою», — подумал неуместное. — Не сердись. Можешь считать, что от безнадеги все это говорю, со злости.

— Разберусь.

— Вот и правильно. Физику хорошо в школе учил?

— Нормально.

— А я хорошо, только все равно забыла закон один. Там еще пример к нему — человек в лодке. Вот пример как раз главное, потому что человек сам дует в паруса, а лодка не движется. Замкнутая система. Так ты — этот человек, а мне такой не нужен. Даже на двадцать дней. Это Галине нравится — дуть в чужие паруса и расплачиваться за это. А мне надоело, я уж свое сполна заплатила, пускай теперь другие раскошеливаются. Хорошо на горке сидя рассуждать про благородное, а…

Чьи-то шаги замерли за спиной, потом торопливо, почти бегом, к дому.

— Эх! Ёз твою двадцать! — со злой досадой сказала Саша. — Надо ж было ее угораздить. — И пояснила удивленному Максиму: — Галина нас видела. Теперь страданий вагон и маленькая тележка. Иди первым, я потом. Может, не разглядела.

— Никуда я без тебя не пойду, — и обнял, пользуясь тем, что опешила от весело и легко сказанных слов. — Наговорила тут сама не знаешь чего.

Выручило удивительное, спасающее от многих трудностей, счастливое свойство не слышать, не помнить, не давать войти в душу тому, что осложняло жизнь, противоречило его желаниям и надеждам. Он знал сейчас только одно: эта женщина нужна ему. С ней пришло повое, не испытанное ранее ощущение надежности, с ней впервые не чувствовал себя одиноким. Он понял, что обидело, оскорбило Сашу: ни разу не спросил ни о прошлой жизни, ни о настоящей, сам о себе только рассказывал. Если бы знала, что впервые отрекся от профессионального, от цепкого своего интереса к чужим жизням. Отрекся и попал в собственную ловушку.

Эту теорию изобрел для себя: теорию ловушек. Человек добивается чего-то всю жизнь, добился, и тогда оказывается, что совсем не это было нужно ему, что попал в собственную ловушку. Вот и с ним так получилось. Мог ли предполагать, что не очень красивая и немолодая эта женщина, любопытная лишь сложной своей судьбой, заставит вот так, заглядывая в лицо, просить смиренно:

— Ну чего ты?! Чего напридумывала! Какая лодка, какие паруса? Нам же хорошо вместе. И никуда я тебя теперь не отпущу, не надейся.

— Что у тебя с Галиной?

— Сейчас ничего.

— Значит, было?

— Мало ли у кого с кем что было.

— Кому мало, а кому на всю жизнь хватает. Ну ладно, я пошла.

— Погоди, — удержал за руку, — ты ко мне иди, хорошо?

Посмотрела непонятно, долго.

— Да нет. У меня другие планы, — и пошла не торопясь к дому.

ГАЛИНА