В сторону Сванна

Она жила когда-то в провинциальной семье, знакомых было мало, на балы она почти не ездила и в одиночестве своего поместья упивалась тем, что то замедляла, то ускоряла кружение всех этих воображаемых пар, перебирала их, как цветы, на мгновение покидала бал, чтобы послушать, как ветер свистит в соснах на берегу озера, и увидеть, как внезапно навстречу ей выходит юноша в белых перчатках, стройный, с певучим, нездешним и неверным голосом, — юноша совершенно особенный, не похожий ни на чью в мире мечту о возлюбленном. Но сегодня красота этой музыки вышла из моды и сама музыка словно поблекла. Вот уже несколько лет она была лишена почтения знатоков и растеряла достоинство и очарование; теперь даже люди с дурным вкусом получали от нее не так уж много удовольствия, да и в том не признавались. Г-жа де Камбремер украдкой огляделась. Она знала, что ее молодая невестка (преисполненная почтения к своей новой семье во всем, что не касалось высоких материй, в которых она разбиралась как нельзя лучше, будь то гармония или греческий язык) презирала Шопена и страдала, когда его играли[258]. Но вдали от недреманного ока этой вагнерианки, устроившейся поодаль с компанией сверстников, г-жа де Камбремер отдалась на волю восхитительных впечатлений. Принцесса Делом разделяла ее чувства. Она не была музыкально одарена, но пятнадцать лет назад училась игре на рояле у одной учительницы из Сен-Жерменского предместья; эта женщина, гениальная музыкантша, под конец жизни впав в нищету, в семьдесят лет вновь принялась давать уроки дочерям и внучкам своих бывших учениц. Теперь ее уже не было в живых. Но ее метода, ее прекрасный звук порой оживали под пальцами ее учениц, даже тех, которые, в общем, стали заурядными женщинами, бросили музыку и почти не подходили к роялю. И г-жа Делом тоже могла кивать головой с полным знанием дела; она в состоянии была оценить по достоинству, как пианист исполняет этот прелюд, который она знала наизусть. Стоило ему начать пассаж, как его конец сам собой задрожал у нее на губах. И она шепнула: «Какая все-таки прелесть» — шепнула с придыханием, придававшим особую изысканность словам, и почувствовала, что ее губы романтически затрепетали, словно прекрасный цветок; инстинктивно ей захотелось придать взгляду то же сентиментальное, неопределенно-мечтательное выражение, что и губам.

Тем временем г-жа де Галлардон размышляла, до чего досадно, что ей так редко выдается возможность повидать принцессу Делом, потому что маркиза желала преподать ей урок — не ответить на ее поклон. Она не знала, что принцесса находится тут же, в зале. Она обнаружила это, когда г-жа де Франкто слегка подвинулась. Не теряя времени, она принялась протискиваться сквозь толпу навстречу кузине; но желая непременно сохранить высокомерно-ледяной вид, чтобы все видели, как ей неприятно поддерживать отношения с особой, у которой рискуешь нос к носу столкнуться с принцессой Матильдой и которой она не обязана идти навстречу, потому что «они из разных эпох», она в то же время попыталась искупить этот высокомерно-замкнутый вид какими-нибудь словами, которые бы оправдали ее позу и вызвали принцессу на разговор; поэтому, поравнявшись с кузиной, г-жа де Галлардон, протянув ей руку, как повестку, сурово осведомилась: «Как поживает твой муж?» — таким голосом, словно принц был тяжело болен. Принцесса же, рассмеявшись тем своим особенным смехом, который призван был показать окружающим, что она над кем-то потешается, но в то же время и подчеркнуть ее красоту, выделить в ее лице главным образом подвижные губы и блестящие глаза, ответила:

— Как нельзя лучше!

И опять засмеялась. Однако г-жа де Галлардон, по-прежнему тревожась о здоровье принца, выпрямилась во весь рост, придала лицу холодное выражение и обратилась к кузине:

— Ориана, — (тут г-жа Делом с веселым удивлением оглянулась на незримых свидетелей этой сцены, словно желая засвидетельствовать перед ними, что никогда не давала г-же де Галлардон права звать ее по имени), — мне бы очень хотелось, чтобы ты заглянула ко мне завтра вечером послушать квинтет Моцарта для кларнета[259]. Мне было бы важно узнать твое мнение.

Она словно не приглашала принцессу, а просила об услуге; можно было подумать, что ей в самом деле нужно, чтобы та высказалась о квинтете Моцарта, словно о сложном блюде, приготовленном новой кухаркой, о чьих талантах полезно было бы получить отзыв истинного гурмана.

— Но я знаю этот квинтет, я сразу могу тебе сказать… что я его люблю!

— Послушай, моему мужу нездоровится, печень, знаешь ли… Он был бы очень рад тебя повидать, — не сдавалась г-жа де Галлардон, намекая теперь, что появиться у нее на приеме было бы со стороны принцессы актом милосердия.