Читаем В сторону Сванна полностью

Принцесса не любила говорить людям, что не хочет их навещать. Каждый вечер она писала записки о том, как жаль, что внезапный приезд свекрови, приглашение деверя, оперный спектакль, загородная поездка лишают ее удовольствия посетить прием, на который ей бы и в голову не пришло отправиться. Этим она доставляла множеству людей радость числить ее среди добрых знакомых и верить, что она рада бы их навестить, если бы не сложные обстоятельства великосветской жизни, помешавшие ей посетить их прием (что было им даже лестно). Кроме того, она принадлежала к блистательному кружку Германтов, где еще сохранилось живое острословие, не признающее общих мест и общепринятых чувств, — острословие, восходящее к Мериме и нашедшее свое последнее выражение в драматургии Мельяка и Галеви[260], — и это острословие она применяла даже к светским отношениям, ухитрялась претворять его в особый род вежливости, доброжелательной, точной и по возможности приближавшейся к убогой правде жизни. Она не распространялась подолгу перед хозяйкой дома о своем желании попасть на ее вечер; она считала, что любезнее будет точно указать, от чего именно зависит, сможет она последовать приглашению или не сможет.

— Вот что я тебе скажу, — объявила она г-же де Галлардон, — завтра вечером я непременно должна быть у приятельницы, которая давным-давно меня пригласила. Если она повезет меня в театр, при всем желании я никак не смогу к тебе приехать; но если мы останемся у нее дома, тогда дело другое, я смогу уехать пораньше, потому что других гостей у нее не будет.

— Смотри-ка, здесь твой друг Сванн, ты его видела?

— Нет, мой милый Шарль, я и не знала, что он приедет, постараюсь попасться ему на глаза.

— Забавно, что он ездит даже к мамаше Сент-Эверт, — заметила г-жа де Галлардон. — Нет, я знаю, что он умница, — добавила она, имея в виду, что он интриган. — Но тем не менее: еврей в гостях у сестры и невестки двух архиепископов!

— К стыду своему, должна признаться, что меня это не задевает, — возразила принцесса Делом.

— Я знаю, что он выкрест и даже родители и родители родителей у него крещеные. Однако говорят, что выкресты еще больше держатся за свою прежнюю религию, чем остальные, что это все притворство… ты этому веришь?

— Понятия не имею.

Пианист, которому предстояло исполнить две пьесы Шопена, доиграл прелюд и сразу принялся за полонез. Но после того как г-жа де Галлардон сказала кузине, что в зале Сванн, восстань из гроба сам Шопен и приди играть все свои произведения, г-жа Делом и то не могла бы сосредоточиться на музыке. Она принадлежала к той половине человечества, которая интересуется своими знакомыми, — в то время как вторая половина одержима любопытством к незнакомым. Как это часто бывает с обитательницами Сен-Жерменского предместья, все ее внимание было поглощено тем, что в одном и том же месте с ней оказался человек ее круга, и хотя ей, собственно, нечего было ему сказать, ни о чем другом она уже просто не могла думать. С этой секунды, в надежде, что Сванн ее заметит, принцесса, словно дрессированная белая мышь, которой протягивают кусочек сахару, а потом прячут и снова протягивают, обращала к нему лицо, отмеченное неуловимо заговорщицким выражением, не имевшим ничего общего с полонезом Шопена, а когда он переходил с места на место, перемещала вслед за ним свою магнетическую улыбку.

— Не обижайся, Ориана, — продолжала между тем г-жа де Галлардон, не умевшая отказать себе в тайном, искреннем и заветном удовольствии поразить всех и сказать что-нибудь неприятное, жертвуя ради этого своими самыми страстными светскими вожделениями, — но я слыхала, что этого господина Сванна приличным людям лучше не пускать на порог; это так и есть?

— Ну… ты, по-видимому, и сама знаешь, что это чистая правда, — сказала принцесса Делом, — ты же его сто раз приглашала, а он к тебе так и не приехал.

И, снова рассмеявшись, отошла от уязвленной родственницы; смех этот возмутил тех, кто слушал музыку, но привлек внимание г-жи де Сент-Эверт, из вежливости остававшейся у рояля: теперь она наконец заметила принцессу. Ее появление было приятной неожиданностью для г-жи де Сент-Эверт: она-то думала, что г-жа Делом ухаживает за больным свекром в замке Германт.

— Как же так, принцесса, вы были здесь?

— Да, устроилась в уголке, послушала красивую музыку.

— И вы все время тут сидели?

— Да, все время, но оно пролетело очень быстро — жаль только, что без вас.

Госпожа де Сент-Эверт хотела уступить принцессе свое кресло, но та стала отнекиваться:

— Ну что вы! Зачем? Мне совершенно все равно, на чем сидеть.

И нарочно, чтобы лишний раз продемонстрировать свою великосветскую простоту, она кивнула на сиденьице без спинки:

— Вот этот пуф меня вполне устраивает. Я хоть буду сидеть прямо. Господи, я опять всем мешаю, меня же заклюют.

Перейти на страницу:

Все книги серии В поисках утраченного времени [Пруст] (перевод Баевской)

Комбре
Комбре

Новый перевод романа Пруста "Комбре" (так называется первая часть первого тома) из цикла "В поисках утраченного времени" опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.Пруст — изощренный исследователь снобизма, его книга — настоящий психологический трактат о гомосексуализме, исследование ревности, анализ антисемитизма. Он посягнул на все ценности: на дружбу, любовь, поклонение искусству, семейные радости, набожность, верность и преданность, патриотизм. Его цикл — произведение во многих отношениях подрывное."Комбре" часто издают отдельно — здесь заявлены все темы романа, появляются почти все главные действующие лица, это цельный текст, который можно читать независимо от продолжения.Переводчица Е. В. Баевская известна своими смелыми решениями: ее переводы возрождают интерес к давно существовавшим по-русски текстам, например к "Сирано де Бержераку" Ростана; она обращается и к сложным фигурам XX века — С. Беккету, Э. Ионеско, и к рискованным романам прошлого — "Мадемуазель де Мопен" Готье. Перевод "Комбре" выполнен по новому академическому изданию Пруста, в котором восстановлены авторские варианты, неизвестные читателям предыдущих русских переводов. После того как появился восстановленный французский текст, в Америке, Германии, Италии, Японии и Китае Пруста стали переводить заново. Теперь такой перевод есть и у нас.

Марсель Пруст

Проза / Классическая проза
Сторона Германтов
Сторона Германтов

Первый том самого знаменитого французского романа ХХ века вышел более ста лет назад — в ноябре 1913 года. Роман назывался «В сторону Сванна», и его автор Марсель Пруст тогда еще не подозревал, что его детище разрастется в цикл «В поисках утраченного времени», над которым писатель будет работать до последних часов своей жизни. «Сторона Германтов» — третий том семитомного романа Марселя Пруста. Если первая книга, «В сторону Сванна», рассказывает о детстве главного героя и о том, что было до его рождения, вторая, «Под сенью дев, увенчанных цветами», — это его отрочество, крах первой любви и зарождение новой, то «Сторона Германтов» — это юность. Рассказчик, с малых лет покоренный поэзией имен, постигает наконец разницу между именем человека и самим этим человеком, именем города и самим этим городом. Он проникает в таинственный круг, манивший его с давних пор, иными словами, входит в общество родовой аристократии, и как по волшебству обретает дар двойного зрения, дар видеть обычных, не лишенных достоинств, но лишенных тайны и подчас таких забавных людей — и не терять контакта с таинственной, прекрасной старинной и животворной поэзией, прячущейся в их именах.Читателю предстоит оценить блистательный перевод Елены Баевской, который опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.

Марсель Пруст

Классическая проза

Похожие книги

1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература