В сторону Сванна

— Нет, я не возражаю, но от этого она не делается менее безобразной. Разумеется, я понимаю, не все же могут иметь красивую обстановку, но пускай бы хоть не такую смехотворную. Что вы хотите? Я не знаю ничего банальнее, ничего буржуазнее, чем этот кошмарный стиль, все эти комоды с лебедиными головами, как ванны.

— Но по-моему, у них как раз есть красивые вещи, кажется, им принадлежит тот знаменитый мозаичный стол, на котором был подписан договор…

— Ах, возможно с исторической точки зрения вещи у них интересные, не буду спорить. Но красивыми они быть не могут… потому что это кошмарно. У меня у самой есть такие вещи, Базен унаследовал их от Монтескью. Но они у нас на чердаках в Германте, и никто их не видит. Хотя, в конце концов, дело же не в этом, я бы ринулась вместе с Базеном навестить их посреди их сфинксов[264] и медных штучек, если бы я была с ними знакома, но… я же их не знаю! Когда я была маленькая, мне всегда говорили, что ходить к незнакомым людям невежливо, — сказала она голосом маленькой девочки. — Вот я и веду себя так, как меня научили. Вы представляете себе, как я ни с того ни с сего являюсь к этим людям, которые со мной незнакомы? Они бы, чего доброго, встретили меня в штыки!

И из кокетства она, вдобавок к улыбке, которую исторгло у нее такое предположение, придала взгляду синих глаз, устремленных на генерала, нежное мечтательное выражение.

— Ах, принцесса, вы же знаете, что они бы себя не помнили от радости…

— Да нет, с какой стати? — горячо возразила она, не то притворяясь, будто не знает, что она одна из самых знатных и блестящих дам во всей Франции, не то желая лишний раз услышать это от генерала. — С какой стати? Откуда вы взяли? Может быть, им это было бы более чем неприятно. Я, конечно, не знаю, каждый судит по себе, но мне уже и знакомых видеть надоедает, а если бы вдобавок пришлось еще и с незнакомыми встречаться, даже самыми что ни на есть героическими, я бы с ума сошла. И вообще, знаете, я не уверена, что героизм приемлем в светском общении, если, конечно, речь не о старых друзьях вроде вас, которых мы просто знаем и все тут. Обеды давать и без того скучно, но идти к столу под руку со Спартаком… Нет, честное слово, если бы мне был срочно необходим четырнадцатый гость, я бы не позвала Верцингеторикса[265]. Я бы его приберегла для больших приемов. А поскольку больших приемов я не устраиваю…

— Ох, принцесса, не зря вы из Германтов. Вам в полной мере досталось фамильное остроумие!

— Вот-вот, все говорят «остроумие Германтов», а я никогда не понимала почему. Мало ли кто умеет острить, — добавила она, весело и заразительно рассмеявшись, причем все черты ее лица словно собрались, сосредоточились вокруг этого взрыва веселья, а глаза засверкали, озаренные сияющим солнечным светом, который вспыхивал только в ответ на похвалы ее остроумию или красоте, пускай даже эти похвалы звучали из ее же уст. — Поглядите, вот Сванн раскланивается с вашей Камбремер, там, там… возле мамаши Сент-Эверт, вам отсюда не видно. Попросите его вас представить. Но поспешите, он собирается уходить!

— Вы заметили, как скверно он выглядит? — спросил генерал.

— Бедненький Шарль! О, наконец-то он идет сюда, я уж думала, что он не хочет меня видеть!

Сванн очень любил принцессу Делом, а кроме того, глядя на нее, он вспоминал Германт, имение, соседствовавшее с Комбре, и весь этот край, который он так любил и куда теперь уже не ездил, чтобы не расставаться с Одеттой. Зная, что принцессе он этим угодит, а в то же время и желая выразить ностальгию по тем краям, он заговорил в том отчасти артистическом, отчасти галантном тоне, который появлялся у него сам собой, как только он вновь окунался в свою прежнюю стихию:

— Ах, вот она, очаровательная принцесса! — произнес он в пространство, чтобы слышали сразу и г-жа де Сент-Эверт, к которой он обращался, и г-жа Делом, для которой говорил. — Подумайте, она нарочно приехала из Германта, чтобы послушать «Святого Франциска Ассизского» Листа и успела только, как птичка-синичка, ухватить несколько черешен и ягод боярышника, чтобы украсить себе головку; на них еще остались капельки росы и немного изморози, — герцогиня, поди, стонет от холода. Очень красиво, милая принцесса.

— Неужели принцесса нарочно приехала из Германта? Ну зачем же! Я не знала, я так смущена, — простодушно воскликнула г-жа де Сент-Эверт, не имевшая привычки к остротам Сванна. Потом она принялась рассматривать прическу принцессы. — А и правда, похоже… на какие-то ягодки, фрукты, не на каштаны, конечно! Какая очаровательная мысль! Но откуда принцесса могла узнать мою программу? Музыканты даже мне и то не сказали.

Сванну было не впервой, беседуя с женщиной на языке галантности, выражаться так замысловато, что светские знакомые его не понимали; он не потрудился объяснить г-же де Сент-Эверт, что выражался метафорически. А принцесса залилась смехом, потому что остроумие Сванна высоко ценилось в их кругу, а еще потому, что стоило ей услышать комплимент, как она тут же находила его необыкновенно изящным и неудержимо забавным.