В сторону света

Здесь же от голода умер старый Учитель, и оказался он втоптанным в белые плиты. С ним и погибла великая тайна науки. Но никто не заметил, все ждали шамана и бубен. Ритм — это жизнь, и неважно, откуда он льётся.

Вот и четверг, по-прежнему чёрные стены вокруг. Хочется света, но нет его вовсе. Мир исчерпал батарею на этот момент. Хочется быть оптимистом в свои небольшие годы, но кажется это самым наивным и сложным.

Где же ты, птица, что в сердце вонзаешь надежду? Может, тебя подкупили те кони, что держатся стаей? Их не прельщает убогость и серость темницы. Им безразлично, что место их в стойле. Все повылазили в хаосе этом из дырок. Это хозяева мрака, их тени повсюду. Вот они шествуют важно к священному месту. Путь их отмечен смердящею лентой лепёшек. Боязно встретиться с сим табуном на тёмной дороге. Меры их коротки, зубы остры, а копыта вмиг превращаются в когти при встрече с добычей.

В пятницу понял, что выход всегда существует. Вера людская спасала веками народы. Чувствую, гаснет мой факел и мрак наступает с львиным оскалом. Ноги работать совсем отказались, ползу. Запах кадила доносится с каждой секундой яснее. Вижу священника с очень недоброй улыбкой.

— Что тебе, сын? — вопрошает он, нагибаясь.

— Веры, отец! Мой факел погас, я погибну!

— Веры? Прости, я с детства был атеистом.

Р.S. «И увидел я мёртвых, малых и великих, стоящих перед Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно делам своим»…

Я вернусь…

Электронное табло часов показывает полночь. Плащ, изрядно вымокший, прилипает к пустому желудку. Дорога к дому, тебя там ждут: «Мам! Я хочу есть и спать». Тарелка горячего супа, в которой отражается люстра. Веки отяжелели.

Сон поможет мне встать завтра на ноги и уйти. Уйти в день: «Моя дорога ведёт к Солнцу!» Я путник…

Мама, корвалол стал твоим повседневным блюдом. Твой сын идёт к свету, прости, если сможешь. Он забыл, когда последний раз помогал тебе. Приходя домой, разувался в зале, чтобы не шлёпать по коридору босиком. Он не помнит, когда последний раз заглядывал в учебники. Зачем?

— Мама! Я ищу себя.

Слёзы скоро проделают бороздки на твоих щеках. Дождь разбил сердце. Знай, сын ищет свой путь. Он вернётся с запахом ночи и на все твои вопросы будет отвечать односложными предложениями. Не ругай его. Он создан Богом. Он не от мира сего. Он ищет себя… Сон поставит его на ноги, чтобы завтра он продолжил путь. Сын живёт так, а твоя участь…

Я врал тебе. Помнишь, сказал, что в кино задержался? Нет! Я лгал. А синяк под глазом — это не комары покусали. Если бы ты знала всё… Мама! Ты всегда думаешь о сыне лучше, чем он есть на самом деле. Я… чадо.

Вернусь сегодня позже обычного. Приготовься…

В моей лестнице не хватает всего лишь ступеньки, чтобы доползти до Солнца, но я добьюсь своего.

Не плачь. Я вернусь.

Хроника пикирующего времени

Вместо автобиографии

— Ты у меня кто? — в гневе вопрошал отец, перекладывая ремень в другую руку.

Я знал, что не узнаю свой голос, если попытаюсь сказать это сокровенное слово «мужик».

Девяностый

— Ты в группе риска, — говорил капитан, тыкая в меня, рядового, пальцем. — Ты, как он, так же будешь валяться в своей прихожей с дырявой головой. Нельзя давать волю эмоциям, солдат!

Впрочем, офицера интересовало другое. Он нервно смотрел на часы, уже практически поедая тот плов, который утром пообещала ему жена.

Два часа назад вернувшийся из школы четырнадцатилетний ребёнок увидел в коридоре лежащего на полу отца. Подумав, что последний опять перебрал лишнего, шкет повесил на привычный гвоздик ключи и включил свет.

В два ноль пять мальчишка уже бежал по центральной улице, и в глазах его не было ни капли рассудка.

Полтора часа назад несколько человек в форме аккуратно поднимались по лестничным пролётам, изучая красные отпечатки детских ног на пыльных ступенях.

Скоро приедет эксперт и брезгливо будет вертеть тело, описывая важные, по его мнению, моменты и нюансы.

— Смотри, смотри, — скажет мне плотно пообедавший капитан, — это тебя научит понимать, что такое жизнь.

Восемьдесят девятый

Заместитель редактора газеты «Новое поколение» Александр Иванович Аверьянов традиционно попросил «двадцать два слова по газете». Я заранее спрятал глаза, и уши мои налились свинцом.

— Как обычно, Денис Евгеньевич занимается ерундой. Я более не намерен… Что это за тема?.. Нужно больше. Как это понимать? — увлекается замредактора оценкой моего творчества.

Полчаса спустя лучший друг, фотокорреспондент Олег Рукавицын, успокаивая, произносит до боли знакомое:

— Ну ты кто, Ден?

— Я мужик, — говорю, и что-то внутри крепнет.

Девяносто восьмой