В стране чайных чашек

– Давай обойдемся без таарофа… – Мастер уже шагал к самовару, стоявшему на низком столике рядом с деревянной кроватью, которую она не сразу заметила. Над кроватью висела фотография какого-то молодого человека в рамке.

– Здесь я отдыхаю после обеда… – Мастер налил Мине стакан чая и сел на кровать. – Я слышал, у вас в Америке никто не спит после обеда. Это правда?

– Ну, обычно нет… К тому же мало у кого на рабочем месте есть кровати.

– А почему? Вряд ли это разумно – пренебрегать послеобеденным сном… Говорят, это хорошо для сердца. – Он постучал себя по груди испачканным в чернилах пальцем. – Что касается твоего вопроса насчет правительства – что оно разрешает, а что нет… Запомни, молодая ханум: правительства приходят и уходят, а мы, художники, продолжаем работать. Каждый день.

Держа в руках горячий камарбарик, Мина опустилась на стул рядом с кроватью. Она чувствовала себя свободно и легко, словно открыла в этом мастере родственную душу, и ее уже не смущало, что она пьет чай на складе с посторонним мужчиной. Да мастер и не казался ей посторонним. Он был как дух, явившийся из знакомого ей мира, живущего по законам творчества и вдохновения.

Мастер допил чай и поднялся.

– Ну, пора за работу, – сказал он сухо.

Прежде чем выйти из комнаты, Мина бросила еще один пристальный взгляд на женщину с гитарой и мужчину под деревом, словно хотела впитать в себя этот образ – впитать, чтобы унести с собой. Потом зашуршала черная занавеска и все исчезло. Мастер взял в руки молоток и чекан и начал выбивать на серебре лапы птицы.

– Я бы хотела купить шкатулку, которая выставлена у вас в витрине, – неожиданно для себя самой сказала Мина. – Ту, где на крышке нарисованы мужчина и женщина… – И она полезла за кошельком.

– Возьми ее в подарок.

– Нет, нет, я не могу! – Мина положила деньги на верстак. – И… спасибо за чай.

Мастер подошел к витрине, открыл стекло, достал шкатулку и бережно завернул в газету. Мина была уже у дверей, когда он сказал:

– Мой сын погиб на войне.

«Ну конечно!.. Та фотография над кроватью!» – догадалась Мина.

– После этого моя жена тяжело заболела. Афсордеги. Депрессия. Это она изображена на шкатулке и на картине, которая тебе понравилась. Я нарисовал ее такой, какой она когда-то была. Счастливой.

– Я очень вам сочувствую, – тихо сказала Мина.

– Наш сын был светом моих очей. Моя жена – это моя душа. Когда я изображаю ее счастливой, как раньше, она возвращается ко мне, – глухо проговорил мастер и покачал головой. – Ну ладно, иди. Да хранит тебя Аллах.

– Хода хафез, – попрощалась Мина и, толкнув дверь, вышла на залитую солнечным светом площадь. В одно мгновение ее со всех сторон окружили лавки, магазинчики, запряженные лошадями повозки, звуки и запахи внешнего мира, и она невольно вдохнула поглубже, словно за один шаг вернулась из прошлого в настоящее. Это, однако, не мешало ей думать об одиноком старом мастере, который, склонившись над верстаком, продолжал создавать свои картины, воплощая в металле и красках дорогие образы. Мина ему даже немного завидовала. Ей и самой хотелось каким-то образом запечатлеть и минареты мечети, и старинные здания, и Биту на фоне скульптур Персеполя, и торговца овощами, и молодых людей, самозабвенно танцующих в гостиной современной квартиры. Она не забыла ни чинару в Народном парке, ни то, как устилали землю яркие листья, ни снег, который ложился на их с Рамином сомкнутые руки, и ей хотелось, чтобы эти образы, эти картины никогда не потускнели в ее памяти. Ну почему, почему она забросила краски и кисти? Почему она перестала заниматься тем, что нравилось ей больше всего?

Делать фотографии на память?

Нет, этого было недостаточно. И никогда не было достаточно.

Нужно было что-то другое.

И теперь Мина точно знала – что.

Дария бродила по крытым торговым улицам и переходам рынка, время от времени останавливаясь, чтобы растереть в пальцах щепотку специй, вдохнуть аромат кардамона или кумина, пощупать сушеные лаймы или курагу. С обеих сторон ее окликали торговцы, наперебой расхваливавшие свой товар, но она шла и шла дальше, прокладывая себе путь сквозь толпы покупателей и туристов. В эти минуты Дария чувствовала себя бесконечно далекой от своей работы в банке, от субботних «математических посиделок», от курсов по изучению электронных таблиц. Интересно, что бы делал Сэм, если бы оказался сейчас здесь, подумала она. Он бы не знал, куда смотреть, что сказать… Впрочем, будучи человеком спокойным и рассудительным, он бы в конце концов все же как-то сориентировался, нашел нужный алгоритм движения по лабиринту торговых улиц и переходов и испытал бы то же умиротворение и покой, какие чувствовала сейчас сама Дария. Уж такой он был человек – уравновешенный, основательный, невозмутимый. Именно поэтому, кстати, Сэм и казался ей таким привлекательным. Его неизменное спокойствие пришлось Дарие очень по душе.