В стране чайных чашек

Внутри было полутемно, пахло клеем, деревом, краской и нагретым металлом. Потом из глубины лавки донесся какой-то стук, словно кто-то работал маленьким молоточком. Постепенно глаза Мины привыкли к полумраку, и она разглядела склонившегося над верстаком мужчину, который действительно стучал небольшим молотком по металлическому блюду. На стене за спиной мастера висели десятки серебряных и медных тарелок, блюд, подносов с изображениями птиц, оленей, цветов и аистов.

Мастер поднял голову и махнул Мине рукой.

– Присядь, отдохни.

Его фамильярность застала Мину врасплох. Ей показалось, что мастер был ненамного старше ее, но он сразу обратился к ней на «ты», словно к близкой родственнице или другу.

Она сделала шаг вперед и увидела на блюде изображение розы. Почти такую же Рамин подарил ей в парке.

– Садись-садись… – Чеканщик посмотрел на нее поверх круглых очков. Глаза у него были серыми, кустики редких волос над ушами – серо-стальными. Точно такие же седые заросли виднелись в расстегнутом вороте рубашки, и Мина поняла, что ошиблась и мастер – человек в возрасте.

Она осторожно опустилась на стул по другую сторону верстака.

– Приехала в гости?

– Бали. Да.

Мастер поправил под блюдцем толстый войлочный коврик и острым штихелем набросал рядом с розой новый рельеф. Приглядевшись, Мина поняла, что это изображение какой-то птицы.

– Откуда?

– Из Америки.

– А-а… – Мастер вооружился чеканом и молотком и начал работать над крыльями птицы. – Теперь многие возвращаются…

Его руки двигались с невероятной быстротой. Мина видела что-то подобное только в детстве, когда Ага-хан, который был тогда намного моложе, играл на сетаре. Спустя минуту крылья были готовы, и под руками мастера начала возникать выпукло-округлая грудка птицы. Он не спрашивал, почему она уехала, когда уехала, нравится ли ей в Америке. Казалось, он с головой ушел в работу.

– Сорок пять лет, – проговорил чеканщик после долгой паузы, словно отвечая на вопрос, который Мина не задавала. – Сорок пять лет я занимаюсь этой работой. Даже дольше, если считать те годы, когда я мальчишкой был у отца подмастерьем.

Птица вышла гордой и красивой: грудка выпячена, крылья расправлены. Казалось, она вот-вот взлетит.

– Каждый день, – добавил он, словно Мина спросила, сколько дней в неделю он работает, потом поднял глаза и улыбнулся. – Кроме пятниц. Пятница – священный день, день бога. – Мастер взял в руки готовое блюдо и показал ей.

– Потрясающе! – сказала Мина совершенно искренне.

– Мы – художники, – сказал чеканщик. – И мы должны делать нашу работу, не так ли?

Что на это ответить, она не знала. «Мы – художники»?..

– А правительство… власти… Разве они не указывают вам, что вы можете делать, а что – нет?

– Они указывают, что я могу и что не могу продавать. И выставлять в витрине. – Мастер смел с верстака металлические опилки. – Но никто не может указывать мне, что я могу или не могу изготавливать. – Он вытер руки ветошью и поднялся. – Иди сюда. Хочу кое-что тебе показать.

И он двинулся к стене, которая при ближайшем рассмотрении оказалась плотной черной занавеской, висевшей на вбитых в притолоку гвоздях.

Голос разума, подозрительно похожий на голос Дарии, твердил Мине, что она не должна идти с незнакомым мужчиной за черную занавеску, однако она поднялась со стула и сделала несколько шагов вперед. Мастер откинул занавеску в сторону.

За занавеской оказалась еще одна довольно большая комната, которая служила складом готовой продукции. Вдоль стен шли стеллажи, которые были от пола до потолка завалены украшенными чеканкой блюдами и кувшинами, расписной керамической посудой. На одной из полок она увидела стопки серебряных и медных тарелок, покрытых тончайшей резьбой, на полу под ней стояли десятки шкатулок-хатамкари, инкрустированных металлом, костью, деревом и камнями самых разных цветов. Между стеллажами висели на стенах пергаменты из телячьей кожи, покрытые изысканной каллиграфией. На некоторых Мина увидела и художественные изображения целующихся любовников, танцующих мужчин и женщин, отдыхающих под деревьями супругов. Краски были такими живыми, такими яркими, что у Мины слегка закружилась голова.

Потом она заметила большую картину, которая была не похожа на другие. На ней была изображена женщина с длинными волосами и в красной накидке, которая стояла, прислонившись к дереву. В руках она держала какой-то музыкальный инструмент наподобие маленькой гитары. Рядом стоял на коленях какой-то мужчина в развевающихся одеждах, который глядел на женщину снизу вверх.

Лицо женщины Мина узнала. Это она была изображена на крышке выставленной в витрине шкатулки. На картине ее лицо выглядело еще более счастливым, а может, так просто казалось из-за большего размера.

– Нравится? – спросил мастер. – Это одна из моих любимых картин. – Ну, пойдем, выпьем чаю…

– Что вы, я не могу… – попробовала отказаться Мина.