В стране чайных чашек

По углам софрэ были расставлены накрахмаленные кружевные салфетки, сложенные в виде голубей, которые держали в клювах голубые, розовые и белые орехи миндаля в сахаре. Большой плоский хлеб сангак с тем же поздравлением «Мобарак бад!», выведенным семенами корицы, был украшен зеленью и сыром фета. Корзина с разноцветными яйцами символизировала чадородие. Тарелки со сладостями и персидской выпечкой, на которые Дария убила не один час, – орешки в сахарной пудре, печенье из риса и нута, печенье миндальное и пахлава – символизировали будущую сладкую супружескую жизнь. Две сахарных головы использовались для агда – главного свадебного действа. И конечно, главным подарком молодоженам был Священный Коран, который лежал открытым перед зеркалом в окружении цветов жасмина и розовых лепестков.

А на самый угол софрэ Мина своими руками поставила шкатулку-хатам с изображением красивой женщины с длинными ресницами на крышке и мужчины, который с обожанием смотрел на нее. Ту самую шкатулку, которую она привезла из своего путешествия.

Церемония началась, и Мина опустилась рядом с Рамином на низенькую скамейку возле свадебной скатерти. Скамейка была маленькой, поэтому их бедра соприкасались. Потом над их головами растянули за углы белый шелковый платок. Согласно традиции держать платок могли только женщины, которые были счастливы в браке. Со стороны Мины платок удерживали Дария и тетя Ники. Мать Рамина – высокая, статная, элегантная женщина со сложной прической – подняла над платком сахарные головы и потерла их друг об друга, чтобы толченый сахар – символ достатка и счастья – просыпался на жениха и невесту сладким дождем.

– Моя приветствовать всех вас на церемония бракосочетания, – прогудел мулла на английском. – Мы здесь собрались все, чтобы праздновать свадьба эта женщина и этот мужчина… – Он повторил то же самое на фарси, и Мина тихонько вздохнула: официальная часть грозила затянуться.

Мулла продолжал свою речь на двух языках, время от времени вставляя молитвы на арабском. Из этих последних Мина не понимала почти ничего, и ей очень хотелось дернуть Дарию за подол, как она делала в детстве, чтобы мать велела этому типу поскорее заканчивать.

Словно прочтя ее мысли, Рамин взял Мину за руку и поднес ее пальцы к своим губам. Его горячее дыхание обожгло ей кожу, и она чуть не вскрикнула от восторга. Мулла на мгновение запнулся, но потом продолжил чуть громче:

– …Как вы сами видите, эта мужчина и эта женщина вступать сегодня в брак, чтобы узаконить свою любовь и преданность…

Рамин слегка пожал руку Мины.

В конце своей речи, которая показалась Мине бесконечной, мулла наконец произнес главные слова:

– Итак, госпожа Мина Резайи, согласна ли ты стать жена господина Мохандеса Рамина Дашти?

Мина ничего не ответила.

– Она ушла за цветами! – крикнула тетя Ники.

– Собрать букет душистого жасмина, – поддакнула Дария.

– Она пошла в библиотеку! – завопил Парвиз.

И только Мина молчала. Сразу отвечать «да» по иранским традициям не полагалось.

Мулла повторил свой вопрос:

– Согласна ли ты быть его жена? Хочет ли ты соединиться с ним в священном союзе брака?

– Она очень занята! – крикнул Хуман.

– У нее слишком много дел! – вторил ему Кайвон.

– Ей нужно готовиться к экзаменам! – подхватила Юн-ха.

Мина по-прежнему не издавала ни звука. Парвиз подпрыгнул, вскинув руки над головой. Хуман и Кайвон засвистели, а все остальные гости захлопали. Тетя Ники шлепнула себя по губам и издала протяжный приветственный клич:

– Лоо! Лоо-о!

После того как Рамин сказал «да» (с первого раза, что тоже предписывалось традицией), он и Мина обменялись кольцами. Мине кольцо подавали Хуман и Кайвон, а Рамину – его брат мистер Дашти. Шелковый платок упал (точнее, был брошен) на пол за их спинами, раздались приветственные возгласы, заиграла музыка, и Дария поднесла новобрачным миску меда. Рамин и Мина по очереди обмакнули в мед мизинцы и сунули в рот друг другу, в знак того, что их жизнь будет долгой и сладкой и что они будут радовать друг друга каждый день.

Слизнув мед с мизинца Мины, Рамин поцеловал и другие ее пальцы. Гости разразились восторженными воплями, а мулла отвернулся.