Она сердито отмахнулась от вьющейся над лоханью мухи и от своих воспоминаний. Во всем этом не было никакого смысла. Ей, рождённой не в срок, дочери сапожника и прачки, никогда не промчаться по небу, обгоняя ветер, на широкой спине между холкой и крыльями, пригибаясь навстречу шёлковым прядям гривы… Не носить вести от города к городу, от острова к острову. Не охранять границы мира людей у Мрачных гор или за Водопадами… Не постигать тайны Стражей, служащих всем, но не подчиняющихся никому.
Ей оставалось только увидеть их снова, этой ночью. Так близко, как сможет подобраться. И все же сумасшедшая, отчаянная надежда на чудо не покидала её, вопреки всем доводам рассудка. Она часто сетовала на своё неумение жить, как все – в маленьких печалях и радостях сегодняшнего дня. Но как же это было возможно, если в одном мире с этим мокрым бельём, с раскисающей по осени дорогой, с беспросветной серостью деревенских забав, живут Крылатые кони, Стражи и их тайна? Она столько лет боролась со стойким, неизвестно откуда взявшимся убеждением, что её судьба неразрывно связана с Крылатыми конями, cтолько раз одёргивала себя, замечтавшуюся о подвигах Стражей, что иногда начинала сомневаться. Но – не сегодня! Самым важным было не опоздать и чётко следовать плану.
Место на лавке рядом с лоханью закончилось – она и не заметила, как перестирала всю гору грязного белья на сегодня. Полоскала и чинила белье мать, а Чаре оставалось только подняться в город, отнести то, что было выстирано и заштопано накануне. Сложив в заплечную корзину кипы, переложенные пучками сухой, душистой травы и аккуратно завёрнутые матерью в чистые полосы холста, Чара быстро переоделась за занавеской в углу и отправилась в путь.
Верёвочные лямки корзины, как всегда сильно отяжелевшей к концу долгого подъёма, врезались в худенькие плечи. Она просовывала под них руки, но ладони резало тоже. Узкие, мощёные неровным булыжником, улицы города, обычно немноголюдные, сегодня заполонили приезжие. Чара ловко огибала их, уворачиваясь от столкновений, обходила грязь и кучки навоза, сгибаясь под тяжестью ноши. И все же, в городе, затерявшаяся в людской суете, она чувствовала себя куда спокойнее, чем в деревне. Там, внизу, её не слишком жаловали. За диковатый нрав и нелепые мечты, даже самые добрые считали странной, остальные – чокнутой. Люди не любят, когда кто-то не желает жить, как все… Девочка поднималась, улица за улицей, вверх, до самого Замка. Там она сдала белье ворчливому кастеляну, получила причитающиеся монеты и разогнулась, наконец. Обратный путь был лёгким, и Чара зашагала вдоль городской стены к неприметной тропке, по которой до деревни идти было ближе. Охваченная радостным предвкушением, она ничего не замечала.
– Куда спешишь, чокнутая? – порция яда в голосе за ее спиной была так велика, что Чара замерла на месте, вместо того, чтобы немедленно броситься бежать. Это был Колдей, бывший ухажёр матери, пьяница и дебошир, которого она однажды огрела по голове тяжёлым валком для белья, за то, что распускал руки.
Он дёрнул сзади за пустую корзину, и Чара попятилась, едва устояв на ногах. Оказавшись лицом к лицу с невысоким, немногим выше её самой, щуплым, но жилистым Колдеем, она медленно пошевелила плечами, сбрасывая лямки корзины, готовая обороняться. В щёлочках мутноватых серых глаз Колдея тлел огонёк мстительной ярости – мало того, что девчонка чуть не искалечила его прошлой осенью сама, так и её верзила – дружок добавил чуть позже, ещё и угрожая при этом… Сцепиться с козопасом в открытую Колдей не решился – его вздорный папашка не спустил бы ему такого с рук, но Колдей поклялся отомстить. Обоим. И сегодня пришла очередь «дрянной недотроги» Чары. Колдей нехорошо усмехнулся. «Девчонка с ума сходит по Крылатым коням? Отлично. Она их не увидит!»
Он двинулся ей навстречу, дыша перегаром, слегка расставив руки. Чара сбросила корзину и, схватив за обе лямки, размахнулась изо всех сил. Корзина описала широкую дугу, но противник увернулся, с хриплым смешком.