Почему-то у меня ощущение, будто я опоздал на последнюю электричку.
Качу тележку между полок в супермаркете, поминутно сверяясь со списком. Куриные грудки, яйца, хлеб, яблоки. Мясо? Нет, что-то сегодня оно очень дорогое.
Ловлю себя на том, что все время оглядываюсь по сторонам. Жду.
Жди-жди, Дима. Жди у моря погоды. Только зачем? Сказать, как она тебе безразлична? Ха!
Мимо проносится на крейсерской скорости тётка в колючей даже на вид шубе с доверху набитой тележкой. Наверное, пытается побить рекорд Гиннеса по полному опустошению магазина.
Дорогая дама, не встречали ли вы здесь полки с амброзией и нектаром?
Хватит ли денег до конца месяца, если я завтра заплачу за квартиру?
Выхожу из супермаркета. Два увесистых пакета оттягивают руки.
С другой стороны улицы машет мне рукой Артемида. Тонут в снегу ноги, переплетённые тонкими ремешками сандалий.
Рот мой сам собой расплывается в улыбке.
Кидаюсь через дорогу, даже не посмотрев вокруг.
Артемида вскидывает лук. Звенит тетива. Падает на снег пёстрая птица с красной головкой.
– Ты со мной? – спрашивает Артемида.
Во рту так сухо, что я не могу произнести ни слова.
Опускаю на тротуар несчастные пакеты. Артемида протягивает мне руку. Хватаюсь за уголёк ладони, как утопающий за соломинку.
Мир вокруг уплощается, кружится, переворачивается. Летят золотым новогодним дождём ставшие удивительно близкими звёзды. Блещет зелёно-голубое море Эллады. Меня заглатывает нестерпимо яркое солнце.
Перед глазами рассеивается невозможно, немыслимо прекрасный сон.
Тёплое море с высоты птичьего полёта. Серебристые облака под ногами. Ложе в неувядающих розовых лепестках. Хитон, сброшенный на рога молодого месяца.
Открываю дверь. Снимаю в коридоре тяжёлые зимние ботинки в разводах соли.
Юлька с Сюней на руках выходят меня встречать.
Девочка широко разевает беззубый, старушечий рот. На щеках и на подбородке у неё яркая розовая сыпь. Большая голова зыбко покачивается на сморщенной куриной шее. Какой же у меня некрасивый ребенок. Они все такие в этом возрасте или только мой так отличился?
Делаю шаг к Юльке, обнимаю, целую в щёку. От жены исходит неприятный сырный запах. Она явно не успела сегодня принять душ. Тёмные, набрякшие мешки под глазами. Морщинок, морщинок-то сколько.
Да что же я. Ведь это мой маленький уютный мирок. Где мне всегда рады и всегда ждут. Почему вместо ванили и молока он пахнет теперь мокрым веником?
– С тобой всё в порядке? – встревоженно спрашивает Юлька. – Вид такой встрёпанный. Температуры нет?
– Всё отлично, – деревянными губами улыбаюсь я и ставлю на стол пакеты с продуктами.
– Так свет падает, будто ты загорел. Как в солярии побывал, – смеётся Юлька и гладит мою руку шершавыми как наждак пальцами.
– Есть будешь?
– Я прилягу, Юль. Голова что-то болит.
Захожу в тёмную спальню. Мне кажется, или рядом тоненько звенит тетива?
Через какое-то время приходит Юлька. Ложится рядом. Крепко прижимаюсь к её спине. Утыкаюсь носом в затылок.
– Завтра, – повторяю как заклинание. – Завтра всё вернется на круги своя. Завтра я стану таким, как раньше.
Юлькины волосы нестерпимо пахнут гарью и тленом.
Елена Есакова
Сказ о любви и ненависти
Снег шел уже неделю, всё сильнее укутывая избу в белоснежную шубу, заставляя жителей деревеньки Кислая Ягода сидеть по горницам. Мороз, невиданный даже седыми старцами, не давал и носа высунуть на улицу. Молодые девки да парни вздыхали – гуляния в честь зимнего Солнцеворота были под угрозой. Кто ж их пустит за ворота, если охотники, возвращающиеся из обледенелых лесов, сказывали, что безжалостный Карачун9
пустил на землю своих не знающих устали слуг. Никто не хотел встретиться с буранами, перекидывающимися в медведей-шатунов, или метелью, что стаей волков нагоняет любого путника.А у Степана Бороды – верхового10
Кислой Ягоды – завывания и порывы ветра, бессильного перед стенами добротного бревенчатого дома, вызывали лишь довольную улыбку. В щедро натопленной клети11 с огромной печью, украшенной намалёванной жар-птицей, царили мир и уют: стол и пол сверкали чистотой; на стенах закреплены душистые ветви ели, переплетённые красными лентами; запахи угощений чаровали, уговаривая желудок не дожидаться рождения всеблагостного Солнца.