В Стране Дремучих Трав

Усыпляют пчел. Это легко делается. В улей напускается дым. Пчел уносят в темное помещение — фотолабораторию, где горит красный фонарь. Тут тонкими щипчиками расправляют крылья пчел и накладывают на них специальный светочувствительный раствор, такой же, каким обычно покрывают фотобумагу, чтобы получить фотоотпечаток. При фотографировании депешу настолько уменьшают, чтобы она могла уместиться на крыльях пчелы. Зачем отпечатывают на крыльях миниатюрную депешу, опять фиксируют ее и сушат, то есть проделывают то же самое, что с фотобумагой при отпечатывании негатива. Когда отпечаток готов, пчеле дают проснуться, и она улетает. А тот, кто ее ждет, умерщвляет пчелу, увеличивает находящийся на крыльях отпечаток и прочитывает сообщение.

— Вот не ждал! Странная служба у пчелы!

— Да, пожалуй! Но совсем другую задачу ставили перед собой советские ученые-пчеловоды. Знаете ли вы, что пчела никогда не летела на красный клевер? А наши пчеловоды выдрессировали пчелу так, что она опыляет красный клевер и посещает уже лекарственные растения.

Человек может получать мед с новыми лечебными свойствами. Так человек подчиняет и переделывает природу.

— И это все на основе опытов Фабра?

— Не совсем так. Это скорее всего вывод из опытов советского ученого Кулагина. Фабр выпустил в лесу пчел. Но пчелы не все вернулись к себе домой. Так? Так! Он и решил: эти пчелы заблудились, погибли.

В наше время советский ученый Кулагин пришел к более примечательному выводу.

В ясный летний день Кулагин и студенты привезли в Москву с пасеки пчел. Все пчелы были, конечно, с отметинкой. Везли их в закрытых коробках.

В Москве долго и много кружили по улицам, переулкам, дворам. Выпустили пчел в комнате у открытого окна где-то около Пушкинской площади. Кулагин послал студентов обратно на пасеку, а сам остался на том самом месте, у того самого окна, где выпускал из коробок своих пчел. Студенты встречали на пасеке пчел и сообщали по телефону Кулагину, какие пчелы вернулись. Уже наступал вечер. И вот студенты выяснили, что три пчелы не вернулись к себе домой. Верно, заблудились в Москве и погибли. Наступала ночь, а Кулагин все сидел у окна, через которое он выпускал пчел. И ждал.

И он дождался.

Сюда, в окно к Кулагину, прилетела с жужжанием сначала одна пчела с отметинкой, потом другая, за ней третья. Они не нашли дорогу на пасеку и вернулись в ту комнату, откуда улетели.

— Как же это понять, Степан Егорович? — спросил я. — Пчелы к своему родному улью потеряли направление, заблудились в Москве, а вот к чужому дому, откуда их выпустили, нашли обратно дорогу?

— Эта загадка Кулагиным была разгадана. Когда пчела летит, она оставляет в воздухе струю пахучего вещества. Ведь у рабочей пчелы на конце брюшка находится железа, которая выделяет пахучую струю. Летит одна пчела, потом другая, третья… Тут уж трасса, душистая трасса. День в Москве был тогда очень тихий, ни ветерка. И вечер был совсем тихий. Так что пчелиная пахучая автострада начиналась от окошка во дворе, что около Пушкинской площади, и тянулась, тянулась куда-то далеко…

— Это что ж, сигнализация? — спросил я.

— Да, своеобразная сигнализация. Но мы уклонились. Ведь загадочное письмо принесла нам не пчела, а бабочка…

— Нет, мы не уклонились, — ответил я: — человек дрессирует пчелу. И я все думаю: кто-то выдрессировал эту бабочку, и она стала письмоносцем.

— Тут световое раздражение: бабочка залетела на свет.

— А может быть, есть опыты по дрессировке бабочек при помощи светового раздражения?

— Не знаю! — развел руками профессор Тарасевич. — Но вот обоняние бабочки, конечно, можно принять в расчет. Вот, например, бабочка Адмирал, или Ваннеса атланта, питает страсть к бродящему соку березы. Она чует его на очень далеком расстоянии. Помню, я был еще студентом и на практике проверял остроту обоняния у бабочек. Я видел, как бабочки Адмиралы слетались к березе и погружали свои хоботки в, трещину древесной коры. Я мазал забродившим березовым соком деревцо молодого тополя, и что же вы думаете: бабочка Адмирал летела на тополь и льнула к этой коре. Однажды я вытер тряпочкой деревцо — иду с тряпкой, а за мной бабочки Адмиралы летят. А бабочку Траурницу я часто находил на полусгнившем барабане у колодца: дощечки там были гнилые, поросли зеленым мхом. Взял я однажды несколько гнилушек, намочил в кадке и хорошенько спрятал. Смотрю — летит Траурница прямо к моим гнилушкам, спрятанным в укромном уголке… Ну вот, Григорий Александрович, небольшая лекция о практическом применении чувства направления у насекомых, — закончил профессор Тарасевич. — Но как жаль, что все эти знания не помогают раскрытию тайны этого письма! — И он развел руками.

Было уже поздно. Я стал прощаться. Профессор зажег свечу, чтобы проводить меня по темному коридору до дверей. Зажигая свечу, он глянул на стол, где лежала бабочка Мертвая голова, и рука его, державшая свечу, повисла в воздухе.

— Что с вами, профессор?