В стране у Карибского моря

Однако вид самого плоскогорья был удручающим. После длительной зимней засухи земля казалась однообразной пустыней. Вихрящиеся пылевые столбы, растрескавшаяся от сухости почва, безводные русла рек, высохшие пастбища, на которых растут кактусы с торчащими колючками, мимозы с голыми ветвями, причудливо разросшиеся суккулентные растения, серые запыленные хижины, бурые выжженные склоны гор… И все же этот ландшафт, при всем своем безжизненном однообразии, был величественным и потрясающим. Какой энергией, какой любовью к родине, каким отчаянным упорством должны обладать люди, чтобы обжить эту землю и заставить ее что-то производить! Всяческого уважения достоин народ, осиливший такую задачу!

Уже здесь, едва осталась позади низкая прибрежная равнина, мне пришлось столкнуться с одной из самых тяжелых болезней страны — обезлесением и связанной с ним эрозией, то есть смывом почвы. Теперь уже до конца путешествия мне придется повсюду наблюдать это грустное явление. «Где же лесопосадки, где внимание к этой жизненно важной для всей Центральной Америки проблеме?» — спрашивал я себя с тревогой и разочарованием. Специалисты лесного хозяйства из разных стран, приглашенные в Мексику вскоре после окончания войны, указали на срочную необходимость лесоразведения. Да еще и до них один из самых передовых людей Мексики — Карлос Кеведо, всю свою жизнь борясь против неумело хозяйничающих земледельцев и скотоводов, против сопротивления жадных концессионеров-лесопромышленников, отстаивал идею защиты лесов как первостепенную жизненную необходимость. Правда, правительство наконец включило проблему лесоводства в свою программу и учредило лесное ведомство. Оно заявило также о своем намерении бороться за оздоровление смертельно больной земли путем создания во многих местах новых сельскохозяйственных школ, опытных станций, образцовых плантаций, путем перераспределения земельных угодий в соответствии с новыми, далеко идущими аграрными законами и путем предоставления долгосрочных кредитов. Однако на каждые пятьдесят гектаров леса, выжженного земледельцами или хищнически вырубленного, появилось всего каких-нибудь десять, а то и пять гектаров новых лесопосадок. А сотни тысяч гектаров голой пустыни, образовавшейся еще в давние времена, в результате недальновидности многих предшествовавших поколений, по большей части вообще не включены в планы лесоразведения. Да было бы и безнадежно планировать какие-либо насаждения там, где остались зачастую лишь голые скалы без всякого почвенного покрова. Лишь позже, в 1958 году, по решительному настоянию Мексиканского географо-статистического общества был издан запрет на всякие пожоги или вырубку последних жалких остатков леса в самых обезлесенных штатах республики — Идальго, Герреро, Мехико и Оахака.

Итак, я ехал теперь, исполненный нетерпения, в столицу страны. За приветливой, оживленной Пуэблой над полями пшеницы и кукурузы, люцерны и картофеля, грядками овощей и цветниками высились, широко раскинув свои подножия, пятикилометровые шатры Попокатепетля — «Дымящей горы» и Истаксиуатля — «Белой женщины», с их вечными фирновыми полями и ослепительно белеющими пятнами свежего снега. Справа поднимался менее высокий, но зато украшенный самой сверкающей белоснежной шапкой стройный конус горы Малинцин. Дорога, извиваясь среди живописных дубовых, кипарисовых, пихтовых и сосновых лесов, круто взбиралась вверх, чтобы затем головокружительными зигзагами снова устремиться вниз. И вот уже внизу распростерся Анауак — Страна воды древних ацтеков. Однако и здесь на месте существовавшего некогда на окраине столицы озера Тескоко, которое пересохло вследствие человеческого неблагоразумия, лежал сплошной слой пыли.

Еще более впечатляющей была буро-фиолетовая дымка над самим городом. Она еще издалека указывала, где же на этой необозримой равнине межгорного бассейна следует искать гордость Мексики, ее «блестящую столицу» Мехико. Мне говорили, что этот город, перешагнув в 1930 году за миллион, теперь насчитывает уже четыре миллиона жителей. А проектировщики города объявили — скорее с удовлетворением, чем с опасением, — что он вместе со всей страной в течение десятилетия удвоит свое население.