В стране у Карибского моря

— Они не понимают по-испански, — сказал он мне. — Только мужчины знают несколько десятков или сотню обиходных слов. С молодежью-то скоро будет легче объясняться — теперь у них в Эль-Карбоне открылась школа, есть уже и учитель. Все дети, которые пойдут в школу, будут учить испанский.

Вскоре после этого мы выбрались наверх из душной, все еще испаряющей влагу ночного дождя Амарильской долины и поднялись на высоту, где уже рос редкий сосновый лес. Оттуда открывался широкий обзор, и мы увидели первые несколько домов Эль-Карбона. Это было первое чисто индейское (исключая учителя) поселение на моем пути. Уже в Дульсе-Номбре-де Кульми индейцы составляли около половины населения, остальные были ладино[22]. Они сумели поставить пайя в зависимое положение и оказывали сильное влияние на их быт. А в Эль-Карбоне никто не мешал им жить по-своему. Повсюду здесь они были такими же единственными хозяевами, как в стародавние времена. В прошлом столетии остатки исконного населения страны, широко рассеянные по лесам, были согнаны сюда, в этот глухой угол Оланчо, между Рио-Сико и горами Пайя, или Сьерра-де-эль-Карбон. Между прочим, эти горы названы так не потому, что в них есть уголь, хотя слово «карбон» и подсказывает такое истолкование. В Центральной Америке найдено пока что очень мало месторождений угля. Просто здесь в изобилии растет вид мимозы, носящей это название, и ее твердая древесина служит излюбленным топливом населению. Карбоновые саванны действительно заменяют жителям угольные разработки.

Пайя живут здесь изолированно от всего мира. В эти районы еще никогда не проникал колесный экипаж, не говоря уже об автомобилях. Телеграфная линия из Тегусигальпы закончилась в Сан-Эстебане. Телефона нет и в помине. Движение по проходящей невдалеке дороге к побережью сократилось почти до пуля, после того как вступила в эксплуатацию Карретера Трансосеаника, связавшая тихоокеанское и карибское побережья. По ней пошли все перевозки из столицы и из внутренних частей нагорья.

Расположенное на округлом зеленом холме, опоясанном извилистой лощиной, где поросли болотных трав перемежаются с зеркальцами стоячей воды, это небольшое уединенное селение под широким, постепенно проясняющимся небосводом внушало впечатление вольности и своеобразия. Церквушка без колокольни, больше похожая на сарай, чем на храм божий, квадратный глинобитно-каркасный дом учителя и еще одно облупленное глинобитное здание, служащее и школой, и резиденцией местной власти, да еще четыре жилых домика весьма легкой постройки, крытых пальмовыми листьями, — вот и все, что охватывал взор при первом знакомстве. Как я узнал позднее, в округе были рассеяны еще десять хижин, не видных отсюда. Во всей деревне (альдеа) насчитывалось около сотни жителей. Примерно двадцать из них, собравшись на высотке, наблюдали за нашим приближением.

— Мы уже знали, что вы к нам идете, — сказал дон Оскар Эспиналь после первых приветствий, когда мы, перейдя ложбину, поравнялись с крайними домами. Этот стройный молодой человек как раз и был первым здешним учителем. Называя свое имя, он, как истинный гондурасец, проглатывал звук «с» и произносил соответствующие слога так, как будто его язык наталкивался на препятствие. Я был озадачен: откуда здесь узнали о нашем приходе? После Сан-Эстебана и даже с самого Кульми нас определенно никто по обгонял, иначе мы были бы в курсе дела, ибо в этой малолюдной местности каждый путник — событие и тема для разговоров. Дон Оскар многозначительно улыбнулся:

— Пайя знают всё! У них есть тайные тропы через горы, которые никто чужой не знает и никогда не найдет, и у них есть служба информации, которая работает более четко, чем наша столичная.

Да, он приехал в этот медвежий угол из столицы. Его решение посвятить себя обучению презираемых индейцев свидетельствовало о его незаурядном для гондурасца идеализме. Здесь он, еще неженатый, жил единственным ладино в огромной округе, если не считать дона Алехандро с его семейством в двух часах ходьбы. Раз в месяц он проделывал долгий и утомительный путь в Сан-Эстебан, чтобы закупить себе продовольствие и получить почту — туда раз в неделю прилетал самолет. Мы затратили на переход оттуда более двух полных напряжения дней, а молодой учитель поспевал туда и обратно, как правило, за три дня.

Он пригласил нас в свой дом. В единственной по здешнему обыкновению комнате хватало места для всех нас. Кроме кровати с натянутой коровьей шкурой и пой комнате были стол, стул и даже шкаф, доставленный сюда в разобранном виде на спине мула. Это пыли единственные во всей деревне предметы меблировки. Ибо едва ли можно было назвать мебелью две неоструганые доски, укрепленные на низких ножках, служившие столами дюжине школьников, которые сидели перед ними на земле. Ничего напоминающего мебель не было и в церкви, а в хижинах индейцев и подавно. Они сидели и спали прямо на земляном полу. А если в одном доме жило несколько семей, то их спальные места были огорожены в лучшем случае пальмовыми листьями или шкурами.