В стране у Карибского моря

Переход в Мукурунг из врачебного пункта под Ауао занял у меня четыре дня. Он дался мне нелегко. Правда, через Живописные саванны с островками сосновых лесов, спасшимися от топора и от ураганов, ведут приятные сухие дороги, но между ними снова и снова вклиниваются широкие «суампу», переход через которые продолжался часами. Это не очень глубокие, но тем не менее очень трудно преодолимые заливные поймы, поросшие травой и пальмовыми рощицами. Затем снова стали встречаться крики и довольно крупные реки. Первые, то есть водотоки, начинающиеся здесь же на самой низменности, можно в большинстве случаев преодолеть вплавь, если они слишком глубоки для брода. Багаж, упрятанный в непромокаемые мешки, плывущий тянет за собой. Но у рек, которые текли с гор, ширина и сила течения слишком велики для такого способа переправы. Чтобы переправиться через Рио-Варунта, нам пришлось построить плот. Подходящие для этой цели бревна нашлись на берегу. По размеру плот оказался как раз достаточным для того, чтобы погрузить на него багаж и меня самого. Трое носильщиков, прицепившись по сторонам и работая в воде ногами, толкали плот поперек точения. Не менее многоводной была Рио-Мукурунг. У одного из ее небольших притоков стоит маленькая деревушка под названием Вауплая. Здесь один крестьянин согласился перевезти меня на своей пироге через Мукурунг и доставить на тот берег в деревушку Сирсиртара, которая оказалась такой же глухой и убогой. Сменив носильщиков, с тремя новыми, хорошо знающими местность провожатыми я сделал большой крюк по саванне и вышел на старую тракторную дорогу бывшей лесной концессии. Эта довольно сухая дорога проходила по невысокой водораздельной гряде, с обеих сторон очень сильно изрезанной ручьями, между Мукурунгом и расположенной восточнее Рио-Накунта. Все эти реки впадают в приморские лагуны, входящие в комплекс Каратаска. Придерживаясь этого пути, я и пришел после дневного перехода в деревню Мукурунг, состоящую из двух десятков бамбуковых домиков на сваях. В маленькой миссионерской церкви, скромном сооружении из пальмовых листьев, мы расположились на ночлег.

Молодой пастор был лишь недавно произведен в сан, а его служка едва вышел из школьного возраста. Ни тот, ни другой и не подумали что-нибудь предпринять во исполнение указаний, содержащихся в письме. Правда, они елейным голосом называли меня «братом», вознося очи горе, произносили сладкие речи о «вечной благодати господа бога нашего» и о «свете Библии», но в остальном ограничивались тем, что лежали, потягиваясь, в гамаках и ковыряли в пальцах ног, после того как они съели добрую половину курицы, которую сами же мне продали по отнюдь не божеской цене. С такими типами мне не о чем было говорить, и оставалось лишь пожалеть миссионеров, очевидно затративших немало времени, труда и средств на таких, с позволения сказать, христиан. К счастью, они были вовсе не типичны для мискито.

Зато учитель недавно открытой здесь школы, молодой бесхитростный морено, сразу расположил меня к себе. Он был в большой дружбе со своими учениками. Под видом игры он преподносил им необходимые знания и заодно обучал их множеству разных несложных ремесленных навыков, которыми у морено владел каждый, а в деревнях мискито почти никто. Однако и среди учителей попадались всякие. С течением времени я познакомился с самыми различными типами. Лишь немногие умели извлечь что-то живое и плодотворное из сухой, оторванной от жизни учебной программы. Большинство же ограничивалось тем, что заставляло учеников вызубривать всякую ерунду, которая навряд ли пригодится им в жизни. А помимо этой тупой зубрежки они охотно занимались лишь «гимнастикой по казарменному образцу». Я спрашивал себя, зачем ребенку из Москитии, живущему на краю света, знать, например, про Изабеллу-Католичку и Карла V или названия планет, названия департаментов Гондураса, их гербы и имена их губернаторов? Все это и много всякого прочего вздора тарабанили передо мной несчастные ученики, которых учителя с гордостью демонстрировали в доказательство своих успехов. Волосы встают дыбом от таких педагогических методов! Следует помнить, что мискито вообще впервые в своей истории приобщаются к школьному обучению, что этот народ никогда не вступал в соприкосновение с внешним миром, кроме своего ближайшего окружения. Разве, не лучше было бы начать обучение детей мискито с осмысления окружающей обстановки, активного овладения знаниями, нужными в практической жизни? Со всей этой мертвой премудростью они будут перед ней так же беспомощны, как и раньше, да к тому же еще утратят свое стихийное, инстинктивно-эмпирическое отношение к действительности.