В стране ваи-ваи

Мы шли тропой, вернее — просекой, через подлесок из молодых деревьев и кустарника. Поднялись на бугор, затем спустились по крутому склону к чистому ручейку, струившемуся в пальмовых зарослях. Лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь кроны гигантов, заставляли росинки сверкать, как алмазы в полумраке. В это время дня здесь было прохладно и сыро.

Впереди нас ждали холмы, невысокие, но крутые. Идти по влажной глине было трудно. Нам приходилось перепрыгивать корни, рытвины, лианы и пеньки, карабкаться через поваленные стволы или пролезать под ними.

Понижения между холмиками были заболочены и поросли кое-где пальмовым лесом. Среди перистых крон иногда проглядывали клочки неба. Здесь ступать приходилось особенно осторожно, чтобы не увязнуть в трясине. Вода поднималась чуть выше щиколоток, но ближе к полудню мы вышли на участок, где то и дело погружались по колено и даже по пояс в жидкую грязь. Кругом цвели водяные лилии, погибали широколиственные деревья; видимо, где-то был задержан сток воды и земля все больше затоплялась. Постепенно изящные звездообразные пальмы Euterpe сменялись двумя видами мавриции (Mauritia) — одним низкорослым, густо усеянным колючками[13], другим крупным, с большой кроной из веерообразных листьев на высоте тридцати метров[14]. Мы ползли и карабкались в тени пальмовых крон, пока, смертельно усталые, не выбрались на сухой бугор. Здесь мы нашли место поровнее, сбросили свои ноши и устроились на несколько минут отдохнуть, тяжело дыша и обливаясь потом.

Если учесть обстановку, мы шли не плохо — километра полтора в час. Снова вперед! Я спрашивал себя, сколько успел пройти Джордж и действительно ли Нью-Ривер так близко, как я надеялся. Вдруг впереди послышались крики и ауканье. Ну конечно же, это голос Джорджа. А вот и он сам, и его носильщики — стоят и болтают с Ионой и Тэннером.

— Доброе утро, мистер Гэппи, — приветствовал меня Джордж. — Вот, вернулся за указаниями.

— Ты нашел Нью-Ривер, Джордж?

— Нет, начальник, об этом-то я и хотел вас спросить, — вид у него был виноватый. — Недалеко отсюда мы уперлись в высокие горы и не можем пройти. Там, где кончается тропа, открывается вид во все стороны. Впереди — скалы и утесы. С грузом не пройдешь, слишком тяжело. Не меньше месяца понадобится. Зато на север горы постепенно понижаются. Я уже прорубил в ту сторону тропу километра на три, искал обход. Потом решил пойти обратно — помочь вам и спросить, правильно ли я поступил. К вечеру будем в моем лагере.

Я был раздосадован, подозревал, что Джордж и его люди просто поленились. Однако по мере нашего продвижения рельеф и в самом деле изменился: холмы стали круче, болота меньше и суше. Мы шли все время в гору.

Величественные деревья раскинули над нами бессчетные ярусы ветвей, отдельные исполины вздымали свои могучие колонны выше лесного свода и простирали огромные кроны метрах в пятидесяти-шестидесяти над землей. Воздух трепетал от пронзительных зовов зеленой котинги, птицы величиной с дрозда. Все дальше и дальше передавался сигнал тревоги, возвещающий о нашем появлении: «Пии-пии-йоо! Пии-пии-йоо!»

Вдруг раздался странный крик, напоминающий не то мычание коровы, не то скрип тяжелой двери или долгий зевок: «Муарр… ньяаарр… ухааарроу!» Жуткий, леденящий душу, он, казалось, вобрал в себя все уныние пустынных джунглей. В жизни я не слышал ничего подобного. Это была другая котинга — лысоголовая (Calvifrons calvus)[15], обитающая только здесь, на юге.

Небо — те клочки его, которые мы видели, — нахмурилось, заволоклось тучами. Стало так темно, что мы не видели друг друга. Издалека донесся странный гул, словно летели полчища пчел. «Где-то умер грешник, — объяснили индейцы, — и теперь осы преграждают ему путь в рай». Гул сменился непрерывно нарастающим громом. Затрещали сучья и ветви — буйный порыв ветра обрушился на лес. Деревья дрожали, с хрустом падали сухие ветки. Но вот ветер угомонился — и снова воцарилась тишина. Было три часа дня, но казалось, что наступила ночь. Мы услышали шум приближающегося дождя и представили себе, как надвигается сплошная белая стена. Все дружно бросились вниз по склону к лагерю Джорджа и уже начали растягивать брезенты, когда с громом и молниями на нас обрушилась лавина воды. В несколько минут земля под ногами превратилась в коричневую реку.

Один за другим отставшие носильщики входили в лагерь, сгибаясь под тяжестью ноши. Последними пришли Манака и Якота. Сбросив под брезентом груз, оба повалились наземь. Несмотря на усталость, они дурачились, смеялись, болтали в воздухе ногами.