В свете зеленой лампы

Как-то так получалось, что я всё время была занята, у меня никогда не было свободного часа-двух или свободного дня, как в Ленинграде. Правда, и хозяева были такие же, работали с утра до ночи. Не то чтобы я уставала до смерти, но ведь и Люся была всё время на мне, и прочие дела по дому занимали много времени. Ведь я всё делала сама, а хозяйку-хромоножку жалела, она и так свою ногу перенапрягала. Ее даже врач за это ругал. И все-таки была одна вещь, которой мне в этом доме очень не хватало, но я боялась об этом даже заикнуться кому-нибудь из хозяев. Это церковь. Они же были атеистами, а Леонид Петрович еще и рисовал раньше очень крамольные карикатуры в журнал против Бога и священников.

Я не была в храме месяц, второй, третий, вот уж и Пасха прошла, а я не причастилась. Мне хотелось послушать, хотя бы иногда, проповедь священника, чтение Библии, почувствовать сладкий запах ладана. И главное, я даже представить себе не могла, как и когда смогу попасть в церковь. Словно всё это теперь в моем прошлом, моем детстве и ленинградской квартире с телефоном на стене прихожей. У меня от той жизни осталась только зеленая лампа на столе у Ольги Николаевны, и я часто к ней подходила, когда хозяев не было дома, щелкала выключателем и думала о прошлом. А потом я придумала: глядя на нее и представляя себе церковь и какую-нибудь икону, негромко, почти шепотом читать перед ней молитвы, а бывало, что увлекусь и поцелую ее зеленую поверхность вместо образа… Ну а что поделать? Я же в церкви была с детства, мне нужно было что-то, на что можно смотреть, когда молишься, вот лампа Петра Игнатьевича и пригодилась.

Двор нашего дома в Москве был большой: много деревьев, качели, песочница и две лавочки. Был большой неработающий фонтан посередине, видимо, «пережиток прошлого», как сейчас говорили. Жили здесь только семьи особых работников, так называемой номенклатуры. Я не знаю, что это значит, но, видимо, не простые люди. Собак выгуливали не около детского уголка, а подальше, в посадках, и охранники возле шлагбаума за этим следили. С детьми в колясках по дорожкам гуляли мамки, а с такими, как Люся, няньки. Они тоже были в основном из деревни, и мы, встречаясь у песочницы, говорили о своем, деревенском, о хозяевах редко и потише. Особенно сдружилась я с Дашей, тоже ярославской, которая служила у нашего соседа напротив, где была дверь с табличкой «Профессор Григорий Фридлянд». Он как-то был у хозяев в гостях на дне рождения, высокий, полноватый, в пиджаке и белой рубашке с галстуком-бабочкой. У него оказался очень громкий голос, и когда он смеялся, было слышно везде, другие гости переглядывались с удивлением.

Лёня и Олюшка

Мои хозяева очень любили друг друга и очень заботливо друг к другу относились. Ольга Николаевна, которую муж нежно называл Олюшка или Кисёнок, была доброй хозяйкой, могла посидеть и поболтать со мной, когда было время, могла изредка сходить со мной, показать, как закупаться в соседнем магазине, но делала это нечасто. Дело в том, что у нее болела нога, а точнее, одна нога была немного короче другой. Наверно, с рождения, я никогда не спрашивала, но видела, что один ее ботинок всегда выше другого. Она одевалась со вкусом, но довольно просто, по-пролетарски. У нее даже была кожаная куртка на военный лад, но сшитая для девушки, с вытачками на груди.

Сам Леонид Петрович был внешне очень интересным мужчиной, и по всему было видно, что жена им любуется. Она подбирала одежду ему сама и тоже в духе времени – без изысков, но с намеком на элегантность. Оба, и Леонид, и Ольга, любили спорт. Они то ездили на велосипедах, то ходили играть в теннис. Всё это больше по выходным, а по будням бывали очень загружены работой. Еще они любили кататься на речном трамвайчике по Москве-реке и брали детей и меня с собой. До этого я и не представляла, что можно поехать на машине или на корабле для развлечения, просто покататься. Мне это очень понравилось, и я с нетерпением ждала, когда мы поедем снова.

Хозяин просто обожал разные приборы и технические новинки, видимо, наследственное от отца, но предпочтение отдавал фото– и радиотехнике. Он работал каким-то начальником в журнале «Советское фото» – писал там статьи и говорил, что и кому делать. У нас дома нередко бывали его сотрудники-репортеры. В то время, когда я у них начинала служить, часто после работы заходил фотограф по фамилии Альперт. Бывало, что целый вечер они сидели в чулане, печатали снимки и, щурясь, выходили оттуда на свет к лампе в коридоре или окну в кухне, посмотреть качество напечатанного, капая на пол с мокрых листов и споря:

– Нет, Макс, светлый фон дает больше жизни при постановочной съемке, лучше видны детали, а также вдохновение на лице у строителя. А это важно для большевистской фотографии.

– Леонид Петрович, но техническая сторона изображения от этого страдает!

– Ничего, в серийной съемке важна фактура героев, и главное здесь – это донести основную мысль серии до наших строителей коммунизма.