— Как живется? — через Летукто-то с берега другогопризывает нас к ответу.— Если честно, бестолково.Наша бедность, наша доблестьпропадают ныне втуне,как в речном затоне отблеск,непрогревшемся в июне.— Отправляйтесь, нерадивцы,поскорее в путь обратный.Постарайтесь, нечестивцы,замолить невероятныйгрех — пред тем, кого без свежейотутюженной рубахиосвистали вы, невежи,на подмостках скользких плахи.О, бунтующее, жабье,перекидчивое племя,своенравное и рабьедо предела в то же время,всем достанется по вере,так не мешкайте с устаткана колени рухнуть передалтарем миропорядка.…Так в подсказку нам, безбожнымзавсегдатаям шалманов,гулят горлицы в дорожномсундучке Шатобриана,что у взвихренной дорогина дворе на постояломсном забылся неглубокимпод суконным одеялом.На границе бреда с быльюмнится лилия в затонес тополиной ватой, пыльюили — мантия на троне,для которой горностаевпромышляя, попотелигде-то за полярным краемчестных варваров артели.Гулят горлицы в походномсундучке Шатобрианао служении свободномот житейского изъяна.3. VII. 1996
«Столичная сгнила заранее…»
Столичная сгнила заранеебогема, поделясь на группки.Дозволь опять твое дыханиеи полыханиеуслышать в телефонной трубке.Прикидываясь многознающей:мол, там кагал, а тут дружина,зри суть вещей;и розу жаропонижающейспаси таблеткой аспирина,что зашипевшею кометкоюлетит на дно; а ты, смекая,останешься в веках как меткая,отнюдь не едкая,а сердобольная такая.…Не долго до денька неброского,до видимости пятен снега,до годовщины смерти Бродского,его успешного побега.Под вечер, похлебав несолоно,на стуле со скрипучей спинкойнеловко как-то, что-то холодносидеть за пишущей машинкой,хоть мы другому не обучены.На наши веси испитыепришли заместо красных ссученныхнакачанные и крутые.И покорпев над сей депешею,без лупы догадался Ватсон,что — к лешемумне пешемупора за другом отправляться.2. XII. 1996