От лап раскаленного клена во мраке червоннее Русь.От жизни во чреве её, что в бараке, не переметнусь.Её берега особливей и ближе, колючей жнивье.Работая веслами тише и тише, я слышу её.О как в нищете ты, родная, упряма. Но зримей всегона месте снесенного бесами храма я вижу его.И там, где, пожалуй что, кровью залейся невинной зазря,становится жалко и красноармейца, не только царя.Всё самое страшное, самое злое еще впереди.Ведь глядя в грядущее, видишь былое, а шепчешь: гряди!Вмещает и даль с васильками и рожью, и рощу с пыльцой позолоттот — с самою кроткою Матерью Божьей родительский тусклый киот.
ПОЛУСТАНОК
Илье
1
Мир лет сто одинаковпристанционный — ив хижинах и баракахрано зажглись огни.Также ползет, морщинясь,с крыш снеговой покров;тот же идет, волынясь,зов из иных миров.Поводья в алмазной саженатянутые туда,где жизнь по губам помажет.Махровая лебедалепится к стеклам,травыизморози звенят,если идут составывстречные и подряд.Словно в необозримомполе у ГородниТретьего Рейха с РимомТретьим грядут бои:сшибка оккультной ратис заповедью в грудибьющейся: «Бога ради,только не навреди».Больше гадать не буду,ибо ответ один:просто сдают посудупосле сороковинправедные потомки,зарясь на снегирей.…Надо б звезде соломкитут подстелить скорей,чтобы не больно падатьбыло её сюдапеплу — со снегопадомсмешанному всегда.
2
Чтобы могли глазавидеть всё честь по чести,надо отъехать заВологду верст на двести.Там садовод-морозс каждой верстой прилежней;каждый барак заросфлорою жизни прежней.Сообразят дружки,и проберут до дрожипьяные матюжкиустюжской молодежи;и при налимье звездхмурит смиренно лобик,ибо подсчет не прост,виды видавший бобик.…Затемно пестик троньтут рукомойника —так же суха ладонь,как у покойника.Словно через фрамугу —умершему за пятьлет перед этим — другустало, что мне сказать:будто в урочный часза морем хвойных копийне постоял за насгрешных святой Прокопий.Только возьмется засердце тоска такая,тут и проклюнутсяпервая жизнь… вторая…С кровом им помоглипрошлых веков времянки,неоприходованной землисонные полустанки.