В свободном падении

– Э-эй, Лондон! – приветствует Блуу Майкла новым прозвищем, с которым ему остается лишь смириться. Могло быть и хуже, это уже прогресс по сравнению с «черножопым» или «новичком», как его обзывали в школьные годы. Майкл прикидывается радостным и находит куда сесть. Парни распаковывают еду из «Айдабургера». Теперь ясно, почему ему сказали не есть, пока они не вернутся домой. Он словно присоединился к давнему ритуалу, принял участие в том, о величии чего еще даже не догадывался. Он разворачивает свой бургер, такой большой, что приходится взять его обеими руками. Остальная еда общая. Не успев откусить, Майкл замечает, что все уставились на него.

– Лондон пусть ест первым. Узнаем его мнение, – произносит Блуу, все этого и ждут. Давление растет: он словно проехал тысячи километров, чтобы принять участие в гастрономическом обряде малочисленной этнической группы, о которой в мире мало кто знает, и это его единственный шанс быть принятым ею. Он жадно откусывает от бургера. На вкус как резина, песок, нефть и другие несъедобные вещи.

– Как тебе? – спрашивает Родерик.

– Вкуснятина, дружище, – отвечает Майкл.

– Дружище, – смеется Блуу. Теперь он в конце каждой фразы прибавляет «дружище». – Теперь надо дать тебе попробовать даласских телок, пока ты здесь… дружище, – добавляет Блуу, уже хохоча.

– Завтра вечером вечеринка в честь конца семестра; ты должен заглянуть, – говорит Родерик.

Дискотека в честь окончания учебы. Они едут по центру Далласа, Майкл впервые видит город таким оживленным, хотя тот все равно покрыт пеленой какой-то мрачной тайны. Родерик и Блуу сидят впереди. Майкл – сзади. Они передают по кругу косяк, и весь салон медленно заполняется дымом.

Майкл теряется в собственных мыслях.

– Ребят, можно спросить кое-что? Как думаете, что случится с вами после смерти?

– Что? – удивленно голосит Блуу.

– Ты уже под кайфом? Мы только курить начали, – смеется Родерик.

– Не, не. Я не под кайфом. Просто спросил. Как думаете, что дальше? Есть там рай и ад? Или ничего? Или вы перерождаетесь птицей?

– Не знаю, чувак, – задумчиво говорит Блуу. – Мамаша говаривала, что там есть рай.

– «Говаривала»?

– Да. Она водила нас в церковь по воскресеньям. Пока не умерла. Потом я перестал ходить. – Блуу замолкает, затягивается взятым у Майкла косяком и выдыхает мягкое облачко дыма. – Я знаю только то, что сейчас я жив и мне нужны деньги.

Блуу смеется, протягивая руку, а Родерик дает ему пять, говоря:

– Как я тебя понимаю. В моей культуре когда ты умираешь, то становишься предком и воссоединяешься со своими предками в потустороннем мире. Там ты существуешь в гармонии с ними. – Он смотрит на Майкла. – Понимаешь, о чем я?

Майкл активно кивает, будто понимает, о чем он. Он не понимает, но страшно заинтересован.

– Вам бывает любопытно, каково это? Умереть? – спрашивает Майкл.

– Что? С чего бы? Нельзя же просто умереть и восстать, – отмахивается Блуу.

– А кто сказал про «восстать»? – отвечает Майкл, сделав затяжку.

– Ты обкурился, чувак. Тебе киска не помешает. – Все они взрываются хохотом. Мысли Майкла перетекают в грезы о Миранде. Ее коже, губах, теле. Возбуждение накатывает сильнее, чем прежде: хочется просто трахаться, чувствовать, как вожделение обуревает все тело. Прошлым вечером они с Мирандой общались в саду, пока остальные рубились в игры и курили. Она увидела, как он рассматривает звезды, и решила составить компанию. Майкл знает, что нельзя сближаться с ней – он помнит данную себе клятву. Что никто не должен нести его бремя, кроме него самого. Таково его желание. Но желание за пределами желания как такового. Это нежелание чего-либо привело меня к моему истинному желанию – умереть.

Они едут дальше, минуют несколько перекрестков. Сквозь окна мелькают вспышки красно-синих огней.

– Сука! – восклицает Блуу.

– Спокойно, чувак! – восклицает Родерик.

– Копы, бро. Сука, – паникует Блуу, вспышки красно-синего света не прекращаются. Гулко воет сирена.

Сердце Майкла заходится в панике. Горло перехватило, словно что-то пытается выкарабкаться через него наружу. Он закашливается, то ли от дыма, то ли страха. Родерик тянется к бардачку и распыляет по салону освежитель воздуха, опускает стекла, чтобы старый воздух выветрился. Все в машине замирают.

У Майкла трясутся руки. Он охлопывает себя в поисках телефона. Начинает дышать, высунув язык, как собака. Родерик находит свободное место и паркуется у тротуара. Из темноты возникает и приближается фигура мужчины, который вблизи оказывается полицейским. Бледный, гладко выбритый, фуражка надвинута на брови, глаз не видно.

– Вечер добрый, – говорит он, светя фонариком в машину, сначала на Родерика, который, в отличие от Блуу, спокоен и неподвижен, а потом на Майкла на заднем сиденье. В лунном свете отблескивает пистолет в кожаной кобуре на поясе полицейского. Он держится за рукоять, скользя указательным пальцем к курку.

– Добрый вечер, сэр, – отвечает Блуу, заикаясь, потея. Нервничая до очевидного.

– Права и техпаспорт.