В свободном падении

– В школьные годы они считались немодными. Поверь, у меня были такие, меня из-за них дразнили. Этот логотип «Эн-Бэ» был уродским.

– Тогда все лого, кроме «найковской» галочки, были уродскими.

– Обноски.

– Для меня они и сейчас уродские.

– Я сейчас предпочитаю не носить бренды… и экономить.

– Очень по-хипстерски.

– По-хипстерски? Наши тети и дяди «экономили», когда мы только приехали в эту страну. Просто тогда это называлось иначе.

– Да, это называлось «нищета». И нас за это высмеивали.

– А теперь это в моде.

– Но ведь в том и смысл, нет? Все циклично: все уходит и приходит.

– Тогда позвольте предположить, – вмешался Джалиль, – без каких-либо утверждений. Вам не кажется, что мы просмотрели одну крайне значительную деталь: что возможно… отторжение «не таких» существовало всегда, просто у них не было средств, чтобы на это влиять.

Стол погрузился в молчание.

– Расизм и предрассудки основаны на страхе. А корень всего страха в осознании чужого превосходства. Они боятся, потому что восхищаются. Не забывайте, что империи возводятся и рушатся, и только Его империя вечна – слава Аллаху. Так что, пока не пала и эта империя, предлагаю тост… – Все подняли чашки с чаем. – За то, что в легких у нас воздух, кровь течет по венам, а в сердцах бьется любовь. – Он закончил, высоко держа чашку и смотря на Амину, а я смотрел на него.

* * *

Не знаю, почему я решил пойти в церковь сегодня, но что-то заставило меня, вытащило и повело, что-то сильнее усталости и сонливости. Мне не досталось радостных приветствий – их хранят для новичков, да и непостоянность моих посещений создала образ упрямой незаинтересованности в церкви. Я приехал, как раз когда пастор Батист читал последнюю часть проповеди.

Заметил Мами в первом ряду, со сложенными руками, клонящуюся вперед, будто каждое слово пастора Батиста притягивало ее к нему все сильнее. Я выключил в голове его голос, убрал весь посторонний шум и просто смотрел, как он вскидывает на сцене руки, ходит туда-сюда взволнованно, но вместе с тем спокойно и собранно. Судя по реакции прихожан, он был больше артистом, нежели пастором.

Я подошел к Мами после проповеди. Она не особо удивилась моему появлению и просто чмокнула в щеку, как будто мы случайно столкнулись в магазине или на остановке. Ей больше не нужны были спонтанные визиты, этого было недостаточно, она хотела добиться постоянства.

– Пастор, вы ведь знакомы с моим сыном Майклом?

Пастор Батист охотно, несмотря ни на что, поприветствовал меня с улыбкой счастья на лице. Я не улыбнулся. Он крепко пожал мне руку и посмотрел в глаза дольше обычного. Потом отошел, даже не став рассказывать, что дождь – это благословение или молитва и прочий символизм. Я подозвал Мами, чтобы уходить, но она попросила ее подождать: надо было с кем-то поговорить. Она вернулась в церковь, в глубь слабо освещенных нефов. Я видел, как мама говорит с пастором. С ним она казалась другой, прыгала, как фанатка на концерте или влюбленная школьница. Пастор Батист положил ей на плечи обе руки и пристально посмотрел в глаза. Я не слышал, о чем они говорили. Он обнял ее, поцеловал в щеку, и они разошлись. Кажется, их связь была за гранью физического. Я ощутил прилив жара, словно стал свидетелем того, что не должно происходить.

– Я хотела пригласить его к нам на ужин, – сказала Мами, когда мы вышли из церкви в сторону дома.

– Зачем это? – возмутился я, сам удивившись. Мами посмотрела на меня так, как умеют только строгие родители, а я в своем возрасте так и не научился сопротивляться такому взгляду. Я поправился и спросил вежливо.

– Потому что он наш пастор, и я хочу отблагодарить его за работу вкусным ужином. – Я уловил слово «наш» в ее фразе, она произнесла его намеренно. Мами была расчетливой и упрямой – возможно, это единственное, в чем мы похожи. – Думаю, вам будет полезно познакомиться и поговорить. Узнать друг друга. – Тайное становится явным, когда срывают маску. Поговорить. Само это слово уже заряжено патронами и целится в тебя из любой точки.

– У него нет планов, что ли? Семьи? Жены, детей, с кем он должен ужинать в первую очередь?

– Нет. Он предан своей работе, своему предназначению.

Я не смог ничего возразить. Так что промолчал и погрузился в себя. Я знал, что Мами рассказала про ужин не потому, что искала моего одобрения, а чтобы сообщить: я обязан присутствовать.

Однажды вечером на следующей неделе я пришел домой, а ужин был уже готов. Приборы аккуратно разложены: Мами взяла нож и вилки для ужина из трех блюд, а еще голубые керамические тарелки с белыми очертаниями неизвестных холмов и долин. Она не пользовалась ими с… Не помню, с какого времени – в последние годы у нас редко бывали гости. Зато помню ужины с отцом: как мы держались за руки и молились, а я, сидя между ними, смотрел на башню их любви. Отец – о ком я думал все больше и больше с годами, который стал незаживающей раной.

– Извините за опоздание, пастор Батист, – сказал я, поздоровавшись с мамой и заняв свое место. – Надо было проставить много оценок, а потом меня задержали на паре встреч.