В свободном падении

– Йо, брат, – говорит мужчина неожиданно высоким голосом. – Ты откуда? – замолкает на секунду. – Из Африки?

Майкл смотрит на мужчину, не понимая, как следует ответить; искалеченные нашим прошлым, две ветви одного дерева, с листьями, сорванными за две тысячи сезонов жестоких ветров, с семенами, рассеянными по бесплодной земле. Отвечает «Да», изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал нормально. Мужчина протягивает ладонь, они жмут руки и обнимаются, будто воссоединившиеся братья.

– Я сразу понял. Что-то в тебе отличается, – говорит мужчина.

Отличается. Интересно, чем таким Майкл отличается, потому что отличие, увиденное другим, он видел как схожесть. Потом они говорили о жизни, делясь эпизодами с самого рождения: о семье, о доме, о стране и ее отсутствии, и о том, как «в школе вообще не учат истории, чувак».

На шее у мужчины тату: пирамида, крест, Африка. На голове бандана, поверх которой – кепка, и на секунду он превращается в человека, смотрящего на себя, видящего чужими глазами лицо, которое он уже начал забывать. Он чувствует то же, что и этот мужчина – что внутри него также идет битва за жизнь, за хотя бы малое желание жить.

Банга паркуется, скрипя шинами своего желто-зеленого такси, будто это спорткар. Он широко улыбается.

– Поклясться готов, ты любишь книжки и всякую умную хрень, – смеется Банга в дороге, – так что решил, что мы можем сходить на этот открытый микрофон.

– Правда? – отвечает Майкл с непритворным удивлением, не понимая, почему недооценивал вовлеченность Банги в культурную и творческую жизнь.

– Конечно! Там будут поэты, писатели и люди, которые просто выходят и читают, и делятся историями. Это проходит в кафе-баре, так что там можно поесть… за мой счет. – Банга отворачивается от дороги, к Майклу, и улыбается.

Они входят в кафе-бар, мимо, собственно, бара, в помещение кафе, заткнутое подальше назад. Заказывают еду и напитки, ищут где сесть. Здесь тихо и тепло, несмотря на проникающий с улицы сквозняк. Кафе заполняют люди, начинается открытый микрофон с ведущим – брутальным мужиком по имени Пит, а Банга без умолку рассказывает о своих пассажирах за день. Майкл кивает и слушает с поддельным вниманием. Ведущий прокладывает зрителю дорожку к каждому поэту, чтобы тот провел публику по своему миру; каждое стихотворение – это история; каждая история – это вселенная.

Он представляет следующего поэта, тот встает из зала и подходит к микрофону, нависая над ним своей массой. Шапка плотно облегает голову, борода красиво небрежна. Человек миров, путешествий по ним с помощью слов. Банга все еще говорит, но потом начинает слушать. Публика видит поэта, способного заставить зал умолкнуть.

– Стихотворение, которое я прочту, написано в один из самых тяжелых периодов моей жизни, когда каждый день завяз в горькой рутине, а я был заперт в кромешной тьме и не хотел просыпаться, чтобы войти в новый день. – Зрители поеживаются, снова затихают, погружаясь в молчание, когда рты закрыты, а сердца распахнуты.

Большинство дней я провожу, пытаясь понять, что значат дни. Я застрял.

Застрял между волнением и равнодушием, между привязанностью и апатией; ноги спотыкаются, пытаясь идти по этой узкой дорожке. Я оглядываюсь и вижу вокруг улыбки и смех, траву, которая где-то там зеленее, раскрытые глаза, сияющие улыбки, полные тепла сердца, слышу громкую музыку и нервное возбуждение недавних влюбленных от нечаянного прикосновения. Смотрю на себя – я стремительно двигаюсь в никуда.

Может, это просто фасад. Пустая маска, прикрывающая факт, что всем нам внутри больно оттого, что никакой гордостью не высушить море слез, годы страдания, и все мы ждем, когда разойдутся тучи, а страх осядет, как пыль. И знаете что? Иногда я просто устаю. Иногда едва могу выносить тяжесть собственного сердца, не говоря уже о весе мира на моих плечах. Иногда мне нужно личное пространство: без интернета и телефона, а иногда я просто хочу сбежать. Но в другие дни я слышу голос в глубине своего разума, каждый слог словно капелька света, он говорит: «Отчего же ты хочешь бежать, когда у тебя есть крылья? Лети». Так что это посвящается всем, у кого есть крылья, но кто все еще бежит ногами; не бегите, пожалуйста. Летите.

Лети, как поэтово перо по странице, лети, словно тебе двенадцать, и ты только что загадал самое заветное желание, и задул свечу с пламенем размером в солнце, и комната погрузилась во вселенскую темноту. Лети, как полночь, как лунный свет, как велосипедист с холма, в наушниках и не держа руль. Лети, как бегун в парке, против заката, ни о чем не жалея, словно все ошибки прошлого смыты. Лети, словно тебя заметил тот, в кого ты тайно влюблен, увидел, как ты летишь, и подошел к тебе с розами и конфетами пригласить на свидание, за свой счет. Лети, словно ты не переставал верить в любовь. Лети, словно ты не один такой. Было время, когда все в твоем воображении было реально. Твой разум – самый мощный инструмент из всех возможных; второй после сердца, которым ты чувствуешь, а они состоят из одного и того же, так что… лети.