В свободном падении

Поглотив всю еду и затупив несколько мятных зубочисток о свои скалистые зубы, я, кряхтя, встал и отправился обратно в офис. Живот благодушно урчал.

После обеденного перерыва, как всегда, к нам заглянул начальник. Карнавально одетый (в просторную зелёную рубашку, абрикосовый галстук в косую полоску, светлые брюки и жилетку), он по привычке перемещал своё энергичное маленькое тело из конца кабинета в конец. По отвратительному запаху гнили и свежих экскрементов, разнёсшемуся по помещению, я догадался, что Александр Градский опять разогревала свою домашнюю трапезу. В том, что пища, источавшая этот аромат, была по-настоящему натуральной и полезной, я не сомневался ни минуты. С детства я усвоил, что всё, что полезно, имеет безобразный запах и вкус. Начальник прекрасно знал причину возникновения резкого запаха, но всё же задал вопрос, который задавал всегда, глядя в упор на Градского. «Почему у вас в кабинете опять пахнет говном?» — спросил босс. Градский, потупившись, нервно чавкала своей едой.

Я занял своё место у монитора, отхлёбывая дымящийся крепкий чай.

— Ребята, — начальник шагнул к нам в отсек и бесстрастным лицом изрёк, — у меня к вам вопрос. А кто-нибудь из вас знает, что такое фистинг?

Я услышал, как качнулся под кудрявым Олегом стул.

— Что? — хрипло переспросила Алёна, несколько запоздало прикрыв окошко с пасьянсом.

— Фистинг, — охотно повторил начальник, обводя нас добродушным взглядом.

Олег хихикал и краснел, с трудом сдерживая бродившие внутри раскаты оглушительного хохота. Конечно, рукоблуд несчастный, ты прекрасно знаешь, что такое фистинг, спокойно подумал про Олега я. Даже мне, отнюдь не ценителю порнографического искусства, был знаком этот термин. Всему виной был мой широкий кругозор. Так что когда начальник обратился с тем же вопросом ко мне, я, откашлявшись, негромко проговорил: «Фистинг, Олег Валентинович — это сексуальная практика, которая подразумевает введение нескольких пальцев (также известный как фингеринг) или кулака одной или двух рук в вагину или анус».

В отсеке, где сидели дамы, что-то громко свалилось на пол. Кажется, это упал половник. Олег Валентинович смерил меня долгим внимательным взглядом. Оправив жилетку, он сказал: «Спасибо, теперь буду знать», и стремительно удалился. Олег, весь раздувшийся, красный, трясущийся, засунул себе кулак в рот (это действие, вероятно, тоже имело какое-то официальное название), чтобы ещё чуть-чуть продержать в себе своё конское ржание. Алёна молча вернулась к раскладыванию пасьянса.

Остаток рабочего дня пролетел незаметно. Без пяти шесть сотрудники в полном составе сидели у двери, полностью собранные. Совсем уже раздавленные многочасовым бездельем, они (то есть мы) с тоской наблюдали за перемещением минутной стрелки. Когда она поравнялась с цифрой «двенадцать», выждав одну или две секунды для приличия, сотрудники бросились за дверь. Я, проявив силу воли, выдержал ещё секунд пять.

Придя домой, первым делом я обнаружил, что у меня не работает унитаз. Вода никак не желала смываться, сколько я ни дёргал бесполезную ручку слива. «Что за квартира!..» — возмущался я, пересекая её туда и обратно, а из-под ног у меня вместо искр вылетали дощечки от пола. Я поднимал бочок, вглядывался в его содержимое, пытался что-то нажимать и крутить, но, кажется, делал только хуже. Я почти зарылся туда головой, запуская руки по локоть, но не добился ничего, только расплескал ржавую воду из бочка по стенам. Бессильно обматерив унитаз и плюнув ему в нутро, я прилёг на диван, чтобы хотя бы немного отдохнуть перед появлением юных своих посетительниц.

После того случая на концерте мы виделись с Майей ещё три или четыре раза. Все эти встречи происходили по одному и тому же сценарию: Майя приходила в короткой джинсовой юбке, быстро напивалась, забиралась ко мне на колени и заплетающимся языком шептала мне на ухо несусветные пошлости. «У-у-у… восьмиклассница». — напевал я насмешливо, придерживая её волосы, когда она блевала на детской площадке. «Уооо…уоооо» — вторила она мне, шумно извергая рвотные массы в песочницу. Тогда же я осознал, что у нас с Майей никогда ничего не получится — и вовсе не из-за того, что Майя была слишком юна, слишком глупа и невоздержанна. Дело в том, что я был очень брезглив. Становясь свидетелем физиологических процессов в организме женщины, я терял к ней всякий мужской интерес. Я не мог с нежностью и страстью гладить тело той, чья рвота остывала на моих пальцах.