В свободном падении

— Я вообще-то петь не умею, только играть… — сказал Вадик слабо и застенчиво.

— Петь буду я, — неожиданно и отдельно от меня, произнесли мои язык и губы. Ариэль посмотрела на меня с интересом, и я, воспряв духом, подтвердил уже сам за себя, — да, да, это я могу, запросто. И добавил уже совсем не к месту: «я обучался в хоре».

— Что мне играть? — спросил Вадим, неуверенно подтягивая колки.

— Так, знаете это, короче… — Славик оживился, задвигал под собой беспокойным задом. Я сморщился, как перед ударом, ожидая, что Славик потребует от нас, в лучшем случае, «Границы ключ», а скорее всего, какой-нибудь «Гоп-стоп», но Славик неожиданно прохрипел. — «Well, show me the way to the next whisky bar…»

— Конечно, знаем, — сказали мы, обрадованные, хором.

Я пел негромко, но прочувствованно, как бард, зачарованно следя за длинными ровными, перебирающими струны пальцами Вадима. Я заметил схожее чувство и в глазах Ариэль, а Славик, так и вовсе, готов был прослезиться от умиления, громко и радостно подвывая нам в припеве. Филипп, кажется, к интимности момента остался равнодушен или же таблетки вставили его гораздо сильнее других. Он нетерпеливо раскачивался, сидя на корточках, с пультом в руках, всё время порываясь включить на всю громкость свой громкий американский рок.

Дальнейшие воспоминания сохранились лишь фрагментарно. Помню, всё время грохотала в колонках музыка. Я видел, как Ариэль, широко разведя руки, кружила по комнате, как балерина, двигаясь в своём собственном ритме, брала какие-то вещи с полок, рассматривала, как будто видела в первый раз, и клала на место, продолжая движение. Филипп неутомимо крутился вокруг неё, разбрасывая повсюду свои мелкий сор и перхоть.

Придя в сознание в следующий раз, я увидел Славу, стоящего на коленях перед смущённым Вадиком. «Я знаю, что я вёл себя как свинья. И я знаю, ты меня ненавидишь! — кричал Славик, с застывшими слёзными капельками в углах глаз, — И это убивает меня».

Магаданский Слава и правда имел глубоко печальный, почти трагический вид.

— Есть только один способ всё изменить, — мрачно констатировал он. — Ты должен ударить меня в ответ… он схватил вдруг Вадикову руку своей рукой-ковшем и порывисто прижал к своей груди. — Вадим, я прошу, ударь меня!

Вадик мотал головой.

— Вадик, я люблю тебя — кричал Слава. — Я хочу быть твоим другом, ты великий человек! Я больше не могу выносить этого. Если ты не ударишь меня, я ударю себя сам, а ты же видишь, какие большие у меня кулаки. Хочешь, я отрублю руку, которая причинила тебе боль!? А хочешь, я вырву себе глаз!? Хочешь, я вырву себе глаз и подарю тебе!?

— А что я с ним делать-то буду? — угрюмо спросил Вадим.

— Не знаю. Можешь засушить и повестить на шею, как трофей.

— Засушить? Глаз? — вмешался Филипп. — Тогда уж лучше зуб, зуб выглядит как трофей.

— Зуб так зуб, — пробормотал Слава, залезая могучей рукой в рот.

— Боже мой, да ударь ты его, наконец, — вмешалась раздражённая мужским идиотизмом Ариэль. Вздохнув и собравшись с силами Вадим приблизился к Славе и с размаху ударил его в скулу. Удар вышел неудачным — в кулаке что-то громко хрустнуло, Вадик вскричал и схватился за руку. Слава и Ариэль испуганно бросились к нему, подхватили зачем-то на руки, хотя Вадик твёрдо стоял на ногах, и потащили его на кушетку. Филипп продолжал размахивать конечностями, или, формально говоря, «танцевать».

В следующем проблеске сознания я обнаружил себя сидящим возле Славы и с интересом слушающего его. Славик повествовал о духовных практиках, о своём увлечении тибетской медициной. В частности, Славик рассказал о ежедневной тренировке дыхания благодаря которой его лёгкие так расширились, что выдавили пищевой тракт и срослись воедино, образовав одно огромное лёгкое, которое позволяло ему задерживать дыхание на два с половиной часа. Демонстрируя возможности своего могучего лёгкого, Слава глубоко дышал…

Оказалось, что у Ариэль сегодня был день рождения, и Вадик шустро одевался в коридоре, собираясь идти за цветами. Его рука была перевязана намокшей марлей. Забегая чуть вперёд, замечу, что Вадим в тот вечер к квартире Ариэль больше не появился и нашёлся лишь только утром. Из его рассказа следовало, что он, выйдя из дома, вместо того, чтобы направиться в цветочный магазин, который всё равно к тому времени уже был закрыт, разделся донага и залез в мусорный бак и, прикрыв за собой крышку, отдался в объятия Морфея. Верилось в версию Вадика с трудом, потому как той ночью температура достигла никак не меньше 20 градусов мороза.

Взволнованный судьбой Вадика, на его поиски направился Слава (обнаруженный через пару часов Ариэль самозабвенно храпящим в ванной).

Дальше произошло примерно следующее. Перестав танцевать, Филипп осушил остатки вина в бутылке и сообщил, что ему пора домой. Быстро надев в коридоре короткую куртку и тяжёлые сапоги, он вернулся в комнату. Оставляя на ковре шлейф мокрой грязи, он уверенно открыл балконную дверь.

— Ты куда? — удивилась Ариэль, трудно соображающая.