В свободном падении

— Видишь, какие огромные впереди лужи? — я чуть наклонил Наргиз к земле, чтобы она могла изучить их более внимательно. — Я обязан перенести тебя на руках.

— Какое благородство! О, мой рыцарь! — сказала Наргиз, старательно вытирая испачканный зонт. Я легонько подбросил её на руках, чтобы она снова взвизгнула и пошлёпал по лужам, чувствуя, как вода проникает в ботинки. Я шёл, наступая в каждую из них, а Наргиз смеялась надо мной и покачивала ножками. До чего же была лёгкая, эта Наргиз, как её только не уносило ветром!

До торгового центра «Некрополис», в котором располагался каток, мы доехали на такси. На первом этаже происходил какой-то шумный праздник: в воздух взметались разноцветные шарики, были слышны заполошные крики аниматоров в микрофон.

У катка была большая очередь. На самом катке тоже была масса людей, в особенности детей, все катались по кругу и были радостны. Чем дольше я брёл в крикливой, запрограммированной на веселье орде, тем хуже я себя чувствовал, и, дойдя уже до самого катка, окончательно понял, что кататься я не буду, никогда и ни за что.

— Я не буду кататься, — объявил я Наргиз.

— Но почему?

— У меня болит нога, — сходу соврал я, не успев даже подумать.

— Не ври, ты не будешь кататься, потому что там много людей, и ты боишься, что будешь выглядеть глупо. Да там полно людей, которые так же, как и ты, не умеют кататься! В этом нет ничего страшного.

— Нет, я думал, что смогу, но нет, ничего не выйдет. Воля моя слаба.

— Это я уже поняла. Но почему нельзя просто попробовать?

— Нет, прости, я лучше займу столик.

— Ты ещё пожалеешь! — она погрозила мне, то ли в шутку, то ли всерьёз.

— Не сомневаюсь! Скользкого тебе льда… или что там нужно желать фигуристам?

— Иди уже… — отмахнулась недовольная Наргиз.

Рядом с катком находился ресторанный дворик, также сверх нормы заполненный людьми. Я с трудом нашёл свободное место — столик, заваленный смятыми жирными салфетками и обёртками из-под бургеров. Я побросал это всё на поднос и поставил поднос под круглый алюминиевый стол. Передвинул стол поудобнее, поближе к катку, и уселся.

Столы были очень лёгкие, я подумал, с каким удовольствием я запустил бы таким столом в катящуюся по кругу толпу. Откуда во мне столько агрессии? Несчастливое детство, недостаток любви. «Я — старый солдат, не знающий слов любви», — вспыхнула в голове неясного происхождения фраза. Я смотрел, как конькобежцы скользят по льду, легко и изящно — наглядно счастливые улыбки, заснеженные от редких и безболезненных падений коленки — ощущение всеобщей гармонии. Интересно, почему мама не отдала меня в фигуристы в раннем моём отрочестве? Может быть, сейчас бы я с удовольствием порхал по льду в обтягивающем блестящем трико, изредка подбрасывая хрупкую партнёршу в изумлённый зал, я чувствовал бы гармонию, как и все они, и бросаться столами и стульями мне бы не хотелось. Я присоединился бы к братству скользящих по льду. Избранной касте белозубых счастливцев.

Тем временем, на льду появилась Наргиз. Под плащом она, оказывается, была одета в обтягивающую блузку и чёрные обтягивающие джинсы, топорщившиеся на лодыжках, там, где соприкасались с крепкой материей конькобежной обуви. Не ища меня взглядом, она сделала несколько размашистых, быстрых кругов, огибая самых неповоротливых. Я заметил, как с ней поравнялся парень, младше её, кавказец, слишком белокожий и горбоносый; катался он плохо, и Наргиз приходилось тормозить, вступая с ним в диалог. Он смотрел себе под ноги, разговаривая с Наргиз, Наргиз косилась на него через плечо. Потом резко, внезапно оторвалась, оставив парня в некотором отупении. Неподалёку от меня официант разносил напитки. Я подумал: «К чёрту всё», и заказал себе виски. Но виски не было, были только коктейли, и тогда я заказал себе загадочную «Слезу шотландца». В кармане настойчиво заверещал телефон. Вадим.

— Что мне делать? Что мне делать? Что мне делать? Андрей, помоги мне, я не знаю, что мне делать! — умоляюще вопил он в трубку. Я зажал телефон между плечом и ухом и добавил несколько овальных льдинок в стакан с «шотландцем» специальными щипцами.

— Что случилось? Ты где?

— Я в подъезде. В Анином подъезде.

— Что ты там делаешь? Езжай домой.

— Я просто хочу поговорить. Я хочу понять… — голос Вадима прерывался. Ощущения было такое, будто он делает в процессе разговора какие-то сложные гимнастические упражнения.

— Что ты хочешь понять? — прервал его я. — Всё и так понятно.

— Нет… Нет. Они не пускают меня. Я звоню в дверь, но мне никто не открывает. Во всех окнах горит свет…

Я попробовал «Слезу шотландца». Напиток оказался ужасно горьким. Я едва удержался от того, чтобы не выплюнуть его обратно, но всё же проглотил. Наверное, такой и должна быть слеза простого пролетария-шотландца на вкус, терпкой, непереносимой.

— Думаешь, она прямо сейчас спит с «тортиком»?

Вадим всхлипнул. Кажется, он рыдал. Я представил, как его горячие слёзы обильно заливают трубку, и на всякий случай чуть отстранился. И выпил ещё своей «шотландской слезы».