В свободном падении

— В общем, даже если бы мы оба очень хотели… «семейной хрени», это было бы невозможно. Я вообще не понимаю, зачем нам этот разговор…

— Что за средневековье… — рассердился я, — я и не думал, что кто-то следует всерьёз этим правилам. Это просто глупо.

— Пожалуйста, не кричи!

Я заметил, что за нами наблюдали несколько пар настороженных глаз. Я стоял над Наргиз и, похоже, действительно кричал. Я сел на место.

— Но это ладно… но почему у нас не может быть будущего? Я не понимаю. Думаешь, я ни на что не годен? Я бы легко мог зарабатывать деньги. И буду… Я повзрослею, изменюсь. Ведь все люди меняются. Может быть, через год я уже не смогу представить себе жизнь без борща и семейных торжеств. Буду с энтузиазмом нарезать салаты…

— Ты меня совсем запутал… мне кажется, тебе нужно ещё выпить… Или наоборот, не пить совсем.

Снова зазвонил телефон. Это была Майя. Опять. Я отключил его и положил в карман. Нужно было идти домой.

Я поймал такси, и мы некоторое время тряслись в тесных душных «жигулях», соприкасаясь острыми недружелюбными локтями. Постояли у её подъезда, глядя на свинцовое медленно движущееся небо. «Давай посидим на скамейке», — предложила Наргиз. Мы сели, всё также соприкасаясь локтями. Наргиз несильно ткнула меня в бок. Я ответил ей тем же. «Эй, аккуратнее, хочешь меня убить?» «Я хочу тебя любить», — подумал я, но не озвучил вслух эту дурацкую рифмовку. Погладил её щёку и поцеловал. Тоже в щёку, в невидимый детский пушок.

— Я позвоню тебе.

— Хорошо, — Наргиз встала, отряхивая плащ.

Я пошёл быстро, не оглядываясь. Тёплый ветер нёс мне навстречу мелкий бумажный сор.

9

Вадим задержался у меня ненадолго. Несколько дней блуждал по квартире в немом ошеломлении, брал с полок все подряд вещи и клал, куда хотел, множа беспорядок. Хаос в Вадиковой душе перекинулся и на моё обиталище, где всё стало ломаться и выходить из строя. Сперва поломался кран над раковиной — вентиль от горячей воды остался в руке при очередном прикосновении (теперь приходилось включать воду, обжигая пальцы). Потом, о, ужас, снова перестал работать слив. Приходилось сливать воду тазиками. Представьте, воду тазиками, в жилой квартире, в Москве XXI века.

Пыли на шкафах и грязи на полу с появлением Вадима стало гораздо больше, убирать за собой он категорически отказывался. К тому же к и без того безрадостным ароматам моего жилья — ароматам пота, запустения и гнили, он прибавил свои потно-гнилостные ароматы.

И всё бродил, как тень, мрачный и трясущийся, дурная копия самого себя.

Вадим больше не курил, как бог, как бог не ел и не пил, он делал это всё как побитый жизнью привокзальный бомж. Вадим стремительно терял класс.

— Ты теряешь класс, — сказал я Вадиму как-то.

— Что? — он посмотрел на меня, не понимая.

А потом он вернулся домой, к требовательной и строгой матери. Вернее, мать вернула его домой к себе, приехала и забрала, как позабытую косметичку. Через час, после того, как за Вадимом и его мамой захлопнулась дверь, от него поступил звонок на домашний.

— Скоро выступление, — угрюмо проговорил Вадим. — Нужно съездить в лагерь нассистов. Отдать заявку и вообще посмотреть, как там дела идут, что за сцена, и так далее… — он помолчал. — Съездите вы с Кирой.

— А ты почему не поедешь?

— Там может быть Сергеев. Не могу видеть этого отморозка… Я просто не могу…

— Ладно, ладно. Диктуй адрес.

Оказалось, фестиваль должен был проходить даже не в Москве, а хоть и в ближнем, но Подмосковье. На лоне природы. Место называлось очень нежно: «Новые Ржавки». «Откуда там будет 5000 человек, на опушке»? — думал я. Не иначе, сгонят на автобусах этих любителей панк-рока и государственной халявы.

Мы встретились с Кирой на платформе. Подошли почти одинаково, она первая, я — через полминуты. На самом деле, я шёл за ней от метро, смотрел ей в ссутулившуюся спину, но не окрикивал почему-то. В голове путались мысли, хотелось дать им ещё немного времени, может, выпутаются. Вспомнился летящий, вьющийся силуэт Наргиз. Но почему-то не в джинсах, а в переливающемся коротком платьице, какое обычно надевают фигуристки — мысленно дорисовал его на ней. Наргиз не посмотрела на меня, обогнула полукругом, разрезая коньком тонкий снег, и поехала на второй круг. До встречи, Наргиз!

В ларьке я взял вина и пластиковых стаканчиков. Подошёл человек в грязной одежде и с грязным лицом, попросил денег. Я не дал. Набросил сумку на плечо, и мы отошли на другой конец платформы. Электричка уже приближалась издалека, наращивая грохот.

Электричек я не любил, у меня от них портилось настроение. Едешь, уставившись в окно, а за ним — только лес и остовы промзоновых зданий. Внутри же — неудобные сиденья, сплошные шорохи, кружение вокруг неприятных личностей, певцы и продавцы ненужного (зимой — мороженого, летом — растаявшего шоколада). В общем, приходилось пить. Мы сели у окна, и я налил полные стаканы себе и Кире.

— Что нового? — спросила Кира, сделав глоток. — Ещё не утоп в грязи и похоти?

— Нет, не утоп.