В те дни на Востоке

Семенов недолюбливал этого эрудированного в военных делах штабиста за его «либерализм» в отношениях к подчиненным и даже к Советской России. Конечно, Смирнов не восторгался большевиками, но и не злопыхал, как он, Семенов. Полковник обладал здравым рассудком. Атаману думалось, не окажись Смирнов здесь, он непременно стал бы служить Советам.

В военный городок Семенов прибыл под вечер, когда занятия в полку закончились. Около казарм сидели русские парни, пели с присвистом и лихо отплясывали под звуки балалаек. Атаману хотелось подойти к ним, побалагурить, как раньше с казаками. Но Смирнов повел его к себе на квартиру. Невысокий, с поседевшими висками и здоровым румянцем на щеках полковник выглядел моложе своих пятидесяти лет и прельщал душевной теплотой. Атаман несколько смягчил свое холодное отношение к нему. За ужином, выпив по рюмке чуринской, Семенов спросил:

— Как вы смотрите, Яков Яковлевич, на решение Японии по поводу Потсдамской декларации?

Смирнов не сразу ответил. К атаману он, как и многие эмигранты, питал неприязнь, считал его солдафоном, недостойным носить генеральский мундир. Вызывало отвращение и его пресмыкательство перед высокопоставленными японцами. Поэтому высказывать свои думы Смирнову не хотелось. Он ответил общими фразами:

— Шаг, безусловно, смелый. Сдаваться на милость победителя — не в характере японцев.

— Вот именно! — тряхнул заплывшим подбородком Семенов. — Сдаваться, когда силами не померились, негоже. Это хорошо понял генерал Умедзу и убедил императора бороться до конца.

«Убедить-то он смог, — подумал Смирнов, — а вот сумеет ли победить».

— Как у ваших кавалеристов настроение? — Семенов откинулся на спинку стула, глубоко запрятав под мшистыми бровями настороженные глаза.

— Готовы, Григорий Михайлович, хоть сейчас скрестить свои сабли с врагом. Ждем приказа.

— Вот и отлично. Теперь недолго ждать осталось. Бог даст, скоро ступим на родную землю. А то уж вся душа изныла по России. — Он покашлял, помотал головой, усмехаясь. — Кто бы мог подумать, что голодранцы столько лет продержатся у власти!

— Мало того, что удержались, еще и немцев разбили, — заметил Смирнов.

Лицо Семенова перекосилось от саркастической усмешки.

— Это уж, Яков Яковлевич, не заслуга Советской власти. Россия испокон веков била немцев. А вот с Японией ей не совладать. Куропаткин вон какую армию положил в Маньчжурии и без толку…

Утром атаман встал рано. Выйдя на улицу, он услышал сигнал побудки. Кавалеристы выбегали из казарм. Слышались команды унтер-офицеров. Семенов по старой привычке сделал несколько приседаний и задохнулся: покалывало сердце, ныла раненая нога. Ушло прежнее здоровье. Бодрую выправку сменила сутулость, сковала полнота. В этом году он много пережил. Весной похоронил молодую жену. Одиночество угнетало его, но от очередной женитьбы воздержался. Вот уж когда с Россией решится вопрос, тогда видно будет. А пока он вольный казак.

После завтрака, побрившись и надев генеральский мундир, Семенов со Смирновым отправились в штаб полка. Утро было солнечное. Кавалеристы скакали на лошадях через барьеры. Увидев начальство, солдаты первого эскадрона выстроились около своих лошадей. В японских фуражечках с маленькими козырьками, с саблями на боку, они дружно гаркнули в ответ на приветствие атамана. Все были рослые, статные. Родились здесь. О России имели представление только по рассказам отцов.

Семенов приблизился к вихрастому парню, эскадронному запевале Феде Репину.

— Откуда родом, молодец?

— Из поселка Оненорского, ваше превосходительство!

— Кто у вас поселковый атаман?

— Попов, ваше превосходительство!

— Как служба? Есть жалобы?

— Никак нет!

— Воевать не боитесь? Красные собираются напасть на нас.

— Пусть попробуют — как капусту порубаем!

— Молодец! — похлопал его по плечу Семенов и подошел к другому.

Высокий, жилистый, с казацкими усами кавалерист из поселка Чёльского немного растерялся: вместо «ваше превосходительство отрапортовал: «ваше благородие». Смирнов поправил его.

— Что окончил, братец? — спросил атаман.

— Начальную школу, ваше высочество! Семенов неловко улыбнулся.

— Ну, братец, я еще пока не высочество…

Большинство парней было из станиц и поселков, родители которых пришли из Забайкалья в гражданскую войну. Имели начальное образование, но жили зажиточно. К Советской власти питали ненависть.

Когда Семенов закончил смотр эскадрона, кавалеристы продолжили занятия. На сытых, конях, с обнаженными саблями, они преодолевали препятствия и рубили чучела красноармейцев с раскрашенными звездами на касках. Искусным рубакой оказался Федя Репин, который снес несколько голов. За усердную службу атаман объявил ему благодарность.