В тени Альгамбры

Характерная черта Рамбла и невероятное количество проституток, которые ожидают клиентов не столько на тротуарах, сколько в многочисленных, зачастую непосредственно прилегающих к бульвару барах. Здесь, на людном, кишащем туристами месте, это довольно молодые женщины и девушки. Они одеты, причесаны и накрашены по всем правилам своего ремесла, иначе го-, воря, не совсем скромно. Они отнюдь не пассивны и вовсе не сидят сложа руки в ожидании клиентов. Что? Ты зашел в кафе без всякой задней мысли, выпить чашку кофе или рюмку вина, спокойно почитать газету? Так тебе и поверили! В тебя сразу же впиваются десять — пятнадцать пар глаз; еслц ты ответишь, то будешь вознагражден дерзко-интимным взглядом, и вот уже какой-нибудь ангелочек стоит перед тобой, просит сначала закурить, а потом тут же, без всяких предварений, делает совершенно недвусмысленное предложение: цена — триста песет, а если ты не при деньгах — ладно, не со зверьем имеешь дело, можно и за двести. Противнее проституток, однако, молодые пижоны, без всякого стеснения пьющие заодно с ними, — парни с напомаженными волосами и импозантными манерами, в убийственно шикарных костюмах и блестящих шелковых галстуках, которые они приобрели, вне сомнения, не на свои деньги. Возможно ли, чтобы такое творилось прямо посреди Рамбла, а не в веселом квартале, в его пользующихся дурной славой переулках? После площади Пигаль меня мало что удивит, однако Испания, в которой, как в никакой другой стране, сильна церковь, настоявшая на официальном запрещении проституции, превосходит по этой части все.

Своим верхним концом Рамбла выходит на главную площадь Барселоны — огромную квадратную Каталонскую площадь. В глаза бросаются зеленые насаждения, два веселых фонтана и, не в последнюю очередь, единственная общественная уборная, которую мне удалось обнаружить в двухмиллионной Барселоне. В этом смысле испанцы проявляют меньше внимания к естественным человеческим нуждам, чем, скажем, во Франции. На северо-восточной стороне площади стоит строгое здание большого концерна универмагов «Эль Корте инглес» («Английский двор»), с трех остальных сторон, как почти на всех главных площадях испанских городов, — банки! Сразу направо от конца Рамбла один за другим стоят Центральный банк, Банк Бискайп, Коммерческий трансатлантический банк; напротив, на северо-западной стороне, высится многоэтажное здание Кредитного банка, а на юго-западе — банки Бильбао и Арагона. Все это лишь ответвления всемогущего финансового учреждения, штаб-квартира которого размещается в Мадриде, на улице Алькала, его филиалы-представительства в крупнейшем торгово-промышленном городе страны.

За Каталонской площадью начинается современная Барселона, город состоятельных, простершийся до самых склонов Тибидабо, горы в пятьсот метров высотой. Прямые, как линии шахматной доски, улицы, пронумерованные наподобие нью-йоркских авеню, с роскошными витринами, но малооживленные. Через всю эту шахматную доску тянется наискосок лишь одна улица — бесконечная, чудовищно широкая Авенида Генералиссимуса Франко, прежде скромно именовавшаяся Диагональю. «Мы и теперь зовем ее Диагональ», — с явным презрением подтвердил мне шофер такси.

Рабочие живут либо в старом городе и Барселонете — рыбацком пригороде между гаванью и открытым морем, либо в промышленных предместьях, широким полукольцом охватывающих город. Я хотел поехать туда, но оказалось, что этот район закрыт для всех, у кого нет свидетельства о прививках. Под развалинами домов там до сих пор лежат несчитаные трупы, опасаются вспышки эпидемий. Зато у киоска на Каталонской площади вертится колесо счастья с билетами «pro damnificados» — в пользу пострадавших от стихийного бедствия. Выигрыш — различные консервы, вина, целые окорока; возле киоска заманчиво стоит кухонная утварь, огромные куклы, чемоданы, радиоприемники, телевизоры, стиральные машины, велосипеды, мотороллеры и даже новенький, только что с конвейера, автомобиль. Ведь было бы неправильно, если б ущерб возмещало одно только государство или хотя бы банки. Вперед, господа! Кто попробует, кто рискнет? Счастье через несчастье! Только не надо стесняться, не надо ложной щепетильности — утонувших и погребенных под руинами не воскресить…

Посреди старого города высится готическая громада Барселонского собора. Внутри, вопреки мерцающим свечам, царит мрак, прямо-таки символический, однако лица многочисленных, по-воскресному нарядных горожан, выходящих от мессы через главный портал, как будто не очень серьезны. Лишь немногие сразу же отправляются домой, остальные задерживаются на ступенях большой лестницы, осматриваются, показывают себя публике, здороваются с друзьями и знакомыми и вскоре — совсем как народ на Рамбла — болтают и закатываются дружным хохотом.