— Посмотри на этих людей, — говорит мне Хосе, мой испанский друг, который поджидал меня в Барселоне. — Едва ли двадцать процентов из них верит' во всю эту поповскую комедию. Для молодежи воскресная месса всего-навсего смотрины, ярмарка невест, удобный случай для влюбленных пожать во тьме руку, а то и что-нибудь еще. А для пожилых — времяпрепровождение, возможность повидать знакомых, посплетничать с ними, а потом, дома, и о них.
Хосе, старый боец-республиканец, бежал после гражданской войны во Францию, не один месяц провел в лагере для интернированных, а затем жил как придется, работая главным образом официантом. Франкистский суд в Испании заочно вынес ему смертный приговор, но два года назад, благодаря случайному знакомству с одним высокопоставленным чиновником испанского посольства в Париже, Хосе добился практически отмены приговора и теперь может наведываться в Испанию к своим родным и старым друзьям. В Испании возможно даже невозможное, если только сумеешь нащупать верные связи!
Несколько дней назад в этом же самом соборе проводилось мероприятие совсем иного свойства, хотя тоже в виде мессы: траурная служба по жертвам наводнения.
Все лето Испания изнывала от необычайной даже для нее засухи, жаждала дождя. Речки Бесос и Льобрегат, которые впадают в море севернее и южнее Барселоны, когда они вообще несут воду, совершенно высохли. Русла их притоков вплоть до гор Монсеррат и Пиренеев под палящими лучами солнца превратились в камень. И вот 25 сентября хлынул дождь. За короткое время выпала такая неимоверная масса осадков, что паводковые воды, из которых по пути не могло впитаться ни капли, неся с собой щебень и грязь, производя страшные опустошения, хлынули через густонаселенные районы. Около семисот человек (по едва ли полным официальным данным) утонуло или погибло под обвалившимися стенами домов, трупы на протяжении многих километров несло водой и выплеснуло в море. В центрах столь важной для Каталонии текстильной промышленности было разрушено много фабрик и по меньшей мере шесть тысяч жилищ, из них более двух тысяч в одном только пригороде Сабадель и столько же — в пригороде Тарраса.
Несколько дней Барселона жила в атмосфере траура и страха. Зато город удостоился неоценимой чести — высочайшего визита «каудильо», «хуфе дель эстадо» (главы государства), генералиссимуса Франсиско Франко!
— К началу траурной службы площадь перед собором была черна от народа, — рассказывал мне Хосе, свидетель этого события. — Когда подъехал претендент на испанский престол Хуан Карлос со своей женой, греческой принцессой Софией, раздались громкие аплодисменты. Люди, видишь ли, совсем не настроены в пользу монархии, они просто демонстрировали против Франко. А когда из автомобиля вылез сам Франко с алькальдом Барселоны, почти никто не стал ему хлопать. Он, диктатор, бывает здесь редко и неохотно, и это понятно. У него не много друзей в Каталонии, даже среди буржуазии!
В Африке ответственность за такие бедствия, как правило, возлагают на колонизаторов, которым были безразличны судьбы местного населения. Как ни странно, здесь, в Испании, никто и не ставит вопроса об ответственности, такая мысль не придет в голову даже Хосе. Тем не менее наихудшего можно было бы избежать при целесообразной реконструкции русел рек. Но где они в Испании, водоотводные каналы и плотины на реках или хотя бы на ручьях? Их можно увидеть разве что на крупнейших реках, да и то не везде. О такой роскоши подданные франкистского государства не могут и мечтать! Природа есть природа, и если она серчает — ничего, при милостивом содействии его превосходительства вождя государства утешение подаст церковь, а затем и лотерея!
Я должен передать поклон господину Педро Гонсалесу от одного нашего общего знакомого в Париже. Гонсалес — владелец завода специальной аппаратуры. Свою продукцию он сбывает и на внутреннем рынке, и экспортирует в Западную Европу, страны Востока и Южную Америку. В его мастерской, в старом здании неподалеку от портового квартала, работает сорок рабочих в две смены, но он намерен купить земельный участок в предместье и построить современный завод по меньшей мере учетверенной производственной мощности.
Гонсалес встречает меня на пороге своего заведения в рабочем халате цвета хаки, словно простой рабочий; он не только коммерсант, но и технический глава предприятия. Ему тридцать восемь лет, у него большие шустрее карие глаза и лихие, черные как смоль усики. Будучи каталонцем, он все же владеет одним иностранным языком — испанским! Он многим гордится, прежде всего своим заводом и немалым доходом, который тот ему приносит — ему, человеку отнюдь не миллионерских кровей.