В тени баньяна

Рами, мне безмерно жаль, что как отец я не могу сделать для тебя больше. Милая, если когда-нибудь ты лишишься крыльев, этот бумажный кораблик перенесет тебя в нужное место, но не по воде, а по земле. С одной стороны – граница между домом и надеждой. С другой стороны – граница между двумя преисподними. На востоке солнце светит так же ярко, как дома. На западе тебя ждут золотые храмы. Сейчас надежда далеко. Но если где-то мелькнет лазейка, если ты найдешь щель в стене, пройди сквозь нее, чтобы оказаться в другом мире. Иди на запад, звезды укажут тебе путь. Иди, пока не увидишь рассвет…

Мама откашлялась.

– Карта – так он сказал, отдав мне сверток со своими вещами в последнее утро. Он оставил нам карту. Я тысячу раз перечитала эти слова, Рами, прежде чем поняла, что в них зашифровано послание для нас с тобой. Как я сразу не догадалась, не разглядела в бумажном кораблике намек на другую страну, новую жизнь. Восток… солнце светит так же ярко, как дома, – Вьетнам. Запад… золотые храмы – Таиланд. Иди на запад… пока не увидишь рассвет – начать все сначала. Послушай, Рами. – Мама взяла мое лицо в ладони, и лист бумаги коснулся моей щеки. – Они спустили один красный флаг и тут же поднимут другой. На смену старому режиму придет новый, ничуть не лучше. Здесь нельзя оставаться. Кто знает, может, следующего раза уже не будет. Пока есть возможность, мы должны уехать. – Она помолчала, затем продолжила: – Я сделаю все, что в моих силах. Соглашусь на что угодно, лишь бы вытащить тебя отсюда. Я думала, мы вернемся домой, Рами, но дома больше нет. Только призраки ждут нас там. Голоса в твоей голове – я хочу, чтобы ты отпустила их. Хочу, чтобы ты осталась со мной, слушала меня, а не их, даже если не можешь говорить. – Мама тяжело сглотнула. – Что бы ни случилось с нами, чем бы ни обернулся мой выбор, я выбрала для тебя жизнь. Понимаешь?

Я кивнула. Да, мы попробуем уехать, оставить эту страну с ее призраками. Но если у нас не получится, если мы погибнем в пути, мама хотела, чтобы, умирая, я знала: мы пытались выжить. Мама боролась за мою жизнь и одновременно готовила меня к смерти. Но я уже была к ней готова. Я давно жила с ощущением, что могу умереть в любую минуту. И добраться до места живыми мне представлялось чем-то вроде перерождения.

Мама перевернула лист.

– Полагаю, остальное он написал тебе. – Она подняла глаза. – Мне прочесть вслух?

Я помотала головой.

Несколько секунд мама внимательно смотрела на меня.

– Понимаю, – произнесла она наконец и убрала письмо в записную книжку. Лист идеально подошел по размеру. – Пойду соберу вещи. Риса должно хватить на первое время. А еще… – Мама колебалась. – Еще я ходила к Тяе Буй. Она рассказала мне, где у них спрятано золото. Мы обещали друг другу, Рами: если с одной из нас что-то случится, другая позаботится о ее дочери. И хотя Муй нет с нами… думаю, Тяе Буй не осудила бы меня за воровство, ведь я пошла на это, чтобы спасти тебя. Впрочем, даже если их призраки будут преследовать нас, я готова жить с ними. – Мама замолчала, словно ждала ответа, но я не могла ответить, и она продолжила: – Мы уедем сегодня же. – Она вложила папину записную книжку мне в руку и, собираясь уходить, добавила: – Надежда еще есть, сказал мне однажды твой отец. Он был прав. Надежда есть всегда.

У надежды были колеса, колеса военного грузовика. Она радостно ревела и гудела, и так же радостно улыбался нам с водительского места тот самый солдат-вьетнамец. Мы с мамой и еще несколько человек, живших на вилле, поднялись в кузов и устроились поудобнее, готовясь к долгому путешествию. Надежда несла нас мимо выжженных полей, разрушенных снарядами мостов, развороченных холмов, в которых прежде гнездились воробьи, каучуковых плантаций с израненными деревьями. Смерть гналась за нами по пятам. На обочинах дорог и рисовых полях лежали горы трупов. Тех, кто подорвался на мине, было видно сразу: оторванные конечности, куски плоти, разбросанные по земле. У тех, кого убили, почти не было повреждений, не считая перерезанного горла или отверстия от пули в голове. Мы старались не смотреть на них. Взгляды мертвых глаз как будто преследовали нас, удерживали, не давали двигаться дальше.