В тени баньяна

Стояла ночь, однако в ярком свете луны мы отчетливо видели окружающий пейзаж. Не считая небольшого, поросшего тиковыми деревьями холма, на котором мы стояли, вокруг раскинулся ровный зеленый ковер. Я не видела границы, но мужчина, возглавлявший нашу группу, подтвердил, что впереди – Таиланд. И посоветовал в оставшиеся до рассвета часы немного поспать – нам понадобятся силы. Едва рассветет, мы продолжим путь, стараясь двигаться быстро и незаметно, как тени, чтобы не попасться на глаза тайским солдатам, охраняющим границу. Если нас заметят, то убьют на месте или, что еще хуже, отправят обратно в джунгли. Некоторые стали спрашивать, почему мы не можем пойти сейчас, пока темно. Глава группы объяснил, что пересекать границу в светлое время суток куда безопаснее. Днем солдаты скорее всего не станут стрелять – из страха, что кто-нибудь увидит. Если мы доберемся до Таиланда, у нас появится надежда. Мы попросим приюта у местных крестьян – может, они, узнав о нашей беде, разрешат работать вместе с ними на рисовых полях. Или попробуем арендовать землю у местного землевладельца. Или наймемся в слуги. Ходят слухи, что такие чудеса случаются, сказал глава группы. Он и сам будет благодарен за любую работу и кусок хлеба. Все лучше, чем наша прежняя жизнь. Все согласились и стали устраиваться на ночлег.

Мы расположились под деревом. Постелив вплотную друг к другу две кромы, мама легла и позвала меня. Изнемогая от усталости, я растянулась рядом с ней. Я едва могла пошевелиться, и только сердце трепетало в груди, не давая уснуть. Я смотрела сквозь листву в ночное небо и, как всегда, искала луну. Скоро, подумала я, мы окажемся в другой стране. Я чувствовала, что не готова проститься, не готова отпустить. Мы не знаем, куда увезли папу, где его видели в последний раз. Как же я вернусь к нему – пусть даже мысленно, – не представляя, где оборвалась его жизнь? Где его могила? Есть ли она вообще? Меня охватило смятение. Я замерла, испугавшись, что мама прочтет мои мысли. Как мы можем думать о свободе, когда папа навеки останется здесь? Как мы можем бросить его? Ручейки слез побежали по вискам.

И тут, будто желая утешить меня, унять трепет моего сердца, мама провела пальцами по влажным бороздкам на моем лице.

– У тебя его глаза, его щеки, его нос… – прошептала она усталым, но ясным, ласковым голосом. – Он развел костер, стряхнул нас и прыгнул в огонь. Но в ту же секунду Индра бросился ему на помощь, выхватил из пламени его душу и улетел с ней на луну. «Пусть мир знает о твоей доброте», – сказал ему Индра.

Сперва я растерялась, а потом поняла, о чем идет речь.

– Знаешь, после его ухода всякий раз, глядя на полную луну, я видела, как она содрогается – от боли, которую ему пришлось вынести ради тебя. Я буду следовать за тобой, и где бы ты ни оказалась, просто взгляни на небо – и увидишь меня. Зачем он рассказал тебе историю про кролика? Зачем глупой сказкой пытался смягчить боль предстоящей утраты? Я ужасно разозлилась на твоего отца, думала, никогда ему этого не прощу.

Я вспомнила. Ночь перед папиным уходом. Мама лежала спиной к нам, и ее тело было твердым, как дерево.

– Я слишком поздно поняла, – продолжала мама спокойным, ровным тоном, каким всегда говорил со мной папа, – что война и Революция – старое пламя, вспыхнувшее вновь, пламя недовольства, которое копилось десятилетиями, а может, столетиями. Иначе я бы сказала тем, кто разжег это пламя, – будь то боги или люди, – что им незачем испытывать твоего отца. Ради нас он, не раздумывая, прыгнул бы в огонь тысяч революций. И… и за это, за свою самоотверженность он заслуживал лучшего мира, чем наш. – Она заколебалась, но потом все-таки произнесла: – Мы никогда не узнаем, Рами, какими были его последние мгновения, о чем он думал, как погиб…

Мамин голос сорвался. Прошло несколько секунд, прежде чем она, совладав с собой, снова заговорила:

– Я знаю одно: твой отец твердо верил, что даже если его не будет рядом, ты переживешь этот кошмар, потому что, какой бы страшной и жестокой ни была жизнь, за нее стоит бороться. Жизнь – дар, который он оставил тебе, своей дочери. Он хотел, чтобы ты приняла этот дар, чтобы ты жила. Ты – продолжение своего отца. Вот о чем была его история.

Истории, поняла я, переплетая, словно нити, оставшиеся в памяти слова, способны вернуть нам самих себя, нашу потерянную невинность, и мы осознаем то, что раньше лишь смутно ощущали: в мире, где все может исчезнуть без следа, вечна только любовь. Любовь в радости, любовь в горе, любовь в том, что папа, предчувствуя собственную смерть, оставил мне часть себя – свою душу, свою доброту, которые озарили мой мир и помогли мне пройти сквозь тьму. Папа запечатлел себя в памяти неба, вырезал себя на поверхности луны, чтобы я всегда знала, где он.

Я по-прежнему молчала, не зная, как объяснить все это маме.