Первое время с нами ездил Доминик. Он был на редкость предан нам и так отчаянно торговался на рынке, что мы не тратили и лишнего фартинга. Но, несмотря на это, мы решили оставлять Доминика в лагере. В Кигоме он не мог устоять перед соблазном в виде местного пива. Этот очень крепкий напиток, приготовляемый из бананов, был слабостью нашего повара. Перед самым отплытием лодки нам приходилось повсюду разыскивать его, а однажды он исчез и не появлялся в лагере целую неделю. В другой раз мы с трудом привели Доминика на берег. Он был в самом веселом расположении духа и чуть не упал в воду, залезая в лодку; справедливости ради нужно сказать, что Доминик может быть очень остроумным и даже забавным, если немного выпьет. Скоро и Ван, и я покатывались со смеху над его шутками. Нам было очень весело, и мы незаметно миновали залив Кигомы.
Уже стемнело, так как поиски Доминика, по обыкновению, задержали нас. Обычно я вела лодку ближе к берегу, но в тот вечер озеро было усыпано суденышками рыбаков, и я боялась в сумерках наткнуться на одно из них. Поэтому мы плыли в километре от берега. Была пройдена уже четверть пути, как вдруг мотор лодки заглох. Никто из нас не разбирался в моторах, поэтому все наши усилия оживить его ни к чему не привели. Нам оставалось только плыть на веслах к берегу.
Доминик горделиво заявил, что довезет нас. Сидя в центре лодки, он схватил весла и с силой опустил их в воду. В следующую секунду он растянулся прямо поверх большой корзины с фруктами. Мы с трудом подняли изнемогавшего от смеха Доминика, усадили на место, и я сказала, что буду грести сама. Однако чувство собственного достоинства не позволило Доминику согласиться с моим заявлением. После жарких споров каждый из нас взял по веслу, и следующие 10 минут наша лодка беспомощно кружилась на одном месте. Наконец мне удалось убедить Доминика, что гребля — мой любимый вид спорта, и мы благополучно добрались до берега.
Там мы с облегчением вздохнули — на якоре стояло водное такси. Вокруг нас сразу же собралась целая толпа рыбаков, а потом подошел и владелец такси. Нам пришлось долго уговаривать его, прежде чем он согласился отбуксировать нас в лагерь. Но когда лодочник назвал цену, возмущению Доминика не было предела. Он сказал, что это грабеж, попросил нас немного подождать и исчез, словно растворился в темноте.
Время шло, но мы не хотели уезжать без Доминика. Кроме того, мы были очень тронуты заботой о нашем кошельке — он и в самом деле был слишком тощим. Минут через 30 Доминик вернулся, ведя за собой четырех дюжих африканцев, которые соглашались на веслах отвезти нас в лагерь за четверть той платы, которую потребовал хозяин моторки. Это звучало великолепно, но очень скоро нашему восторженному настроению пришел конец — даже если бы восемь человек одновременно сели на весла, то и тогда нам пришлось бы добираться до дому около восьми часов. Мы поблагодарили африканцев и отправились в путь с владельцем моторки. Доминик, как мне казалось, так и не простил нам, что мы предпочли более быстроходное судно и позволили себя ограбить.
Вскоре после этого Ван поехала в Кигому без меня. Доминик тоже остался в лагере, но с ней вместе отправился Уилберт, которому нужно было сделать кое-какие покупки. Они с Ван расстались рано утром и договорились встретиться на берегу в пять часов дня. Когда он наконец появился, Ван пришла в ужас — перед ней стояла еще одна жертва бананового пива! Уилберт, слегка покачиваясь, направился к лодке и, вытащив нож, начал размахивать им и бессвязно бормотать что-то о смерти и мести. Лишь много позже Ван призналась, что ей стало страшно при виде высокого мужчины с налитыми кровью глазами и ножом в руках. Однако она как можно спокойнее заговорила с ним и попросила отдать ей нож. Уилберт послушно подошел к Ван, протянул ей нож и без единого слова залез в лодку. На обратном пути он вел себя совершенно спокойно. Мы так никогда и не узнали, чем был вызван гнев Уилберта, а сам он, по-видимому, был настолько смущен своей выходкой, что даже не пришел к нам за ножом.
Мне очень повезло в жизни: иметь такую мать, как Ван, — это огромное счастье. Трудно представить себе, что бы я делала без нее в эти первые месяцы пребывания в заповеднике. Она принимала больных и устанавливала добрососедские отношения с африканцами, содержала в чистоте лагерь, высушивала образцы растений для моего гербария и, что самое важное, всегда поддерживала меня в трудные минуты. Как приятно было вернуться вечером в лагерь и встретить близкого, родного человека, с которым можно было поделиться всем — и радостным и печальным!