В тени человека

Ван безропотно переносила все тяготы нашей походной жизни. Питались мы в то время почти одними консервами, так как холодильника у нас еще не было. По вечерам мы купались в «ванне» собственной конструкции, закрепив для этого на деревянной раме кусок брезента. Воды едва хватало, чтобы кое-как вымыться, к тому же не успевали мы ее налить, как она тотчас остывала. Гигантские пауки очень любили нашу палатку, а раза два Ван, просыпаясь по утрам, видела прямо у себя над головой плоское зловещее тело огромной ядовитой многоножки, ползущей по стенке палатки. Кроме того, местная вода постоянно вызывала у Ван расстройство желудка, и не было, пожалуй, ни одного дня, когда бы она чувствовала себя совершенно здоровой.

Месяцев через пять после нашего приезда Ван все-таки начала собираться в Англию. К этому времени я полностью вписалась в пейзаж заповедника, и власти в Кигоме не возражали, если я буду продолжать исследования в одиночестве. У нас наладились великолепные отношения с местными жителями. Кроме того, как раз перед самым отъездом Ван к нам присоединился Хассан, наш старый друг еще по озеру Виктория, и мама, уезжая, знала, что оставляет меня в надежных руках. Хассан взял на себя утомительные поездки в Кигому и множество других хозяйственных дел.

С отъездом Ван лагерь наш словно осиротел. Все напоминало мне о маме. И даже лягушонок Терри, приходивший к нам коротать вечера, не казался мне больше забавным, потому что рядом не было Ван и не с кем было посмеяться над тем, как он жадно глотает летающих вокруг лампы насекомых. И когда генета Креснт тихо подходила за бананом, я ловила себя на том, что хочу обратить внимание Ван на ее благородное изящество.

Но время шло, и постепенно я привыкла жить одна, не испытывая при этом тягостного чувства одиночества. Меня целиком поглотила работа: весь день проходил в наблюдениях, а к вечеру накапливалось столько дел, что скучать было просто некогда. Конечно, одиночество все же сказывалось — спустя год я стала замечать за собой некоторые странности: например, начала разговаривать с неодушевленными предметами. Мне ничего не стоило сказать моей Вершине «С добрым утром!» или на бегу бросить «Привет!» ручейку, где я обычно брала воду. Меня вдруг заинтересовали деревья: приложив руку к шероховатому искривленному стволу старого дерева или к гладкой прохладной коре совсем еще юного жителя леса, я, казалось, физически ощущала пульсацию жизненных соков дерева. Мне хотелось раскачиваться на ветках, как обезьяны, и спать в кроне деревьев под баюкающий шорох листьев. Но больше всего я любила сидеть в лесу во время дождя, слушать мерный стук капель по листьям, вдыхать запах влаги и чувствовать себя частью этого призрачного зелено-коричневого мира.

5 Дожди

Вскоре после отъезда Ван начался сезон дождей. На смену коротким дождям обезьяньей весны пришли настоящие тропические ливни, низвергавшиеся иногда в течение нескольких часов. Один из этих «всемирных потопов» произошел спустя неделю после смены сезонов.

В то утро я наблюдала за группой шимпанзе, поедавших фиги на большом дереве. Было хмуро и пасмурно, где-то вдали грохотал гром. В полдень упали первые тяжелые капли дождя. Шимпанзе спустились с дерева и стали карабкаться вверх по крутому травянистому склону. В группе было семь взрослых самцов, в том числе Голиаф и Дэвид Седобородый, а также несколько самок с детенышами. Добравшись до гребня, животные остановились передохнуть. Как раз в этот момент дождь полил как из ведра, а раздавшийся прямо над головой удар грома заставил меня вздрогнуть. Один из самцов как по сигналу выпрямился и начал ритмично раскачиваться и переступать с ноги на ногу, сопровождая эти движения громким уханьем. Сквозь шум дождя мне были слышны высокие обертоны его голоса. Внезапно он повернулся и бросился вниз к тем самым деревьям, на которых они только что кормились. Пробежав около 30 метров, он резко остановился, ухватился за ствол дерева, прыгнул на нижнюю ветвь и уселся там.

Почти сразу же вслед за ним пустились два других самца. Один из них на бегу отломил ветку, покрутил ею над головой и отшвырнул в сторону. Другой, добежав почти до самого конца склона, выпрямился и начал ритмично раскачивать ветки ближайшего дерева, потом отломил одну и потащил. В этот момент в игру вступил четвертый самец. Он с разбегу вспрыгнул на дерево, отломил огромную ветку, тотчас соскочил с ней и побежал вниз, волоча ее за собой. Наконец, и два последних самца с дикими воплями понеслись вниз. Между тем первый шимпанзе, инициатор спектакля, уже слез с дерева и побрел вверх по склону. За ним последовали остальные обезьяны, которые к этому времени успели добраться до конца склона и рассесться там на деревьях. Взобравшись на гребень, они снова один за другим ринулись вниз, издавая дикие вопли и волоча за собой огромные ветки.