В тени горностаевой мантии

В ночь перед Петровым днем Алешка Орлов прискакал в Петергоф, и бегом в покои государыни. Велел будить. Рассказал о Пассеке, о том, что отдан приказ о ее аресте. Уверил, что в Петербурге солдаты подготовлены и ждут сигнала. Дальше, мол, медлить нельзя. Вот тогда все и закрутилося...

Княгиня Дашкова наняла карету. Государыня в сопровождении камер-юнгферы Катерины Шаргородской и камердинера Васьки Шкурина полетела в Петербург. С нею для охраны поехали Алексей Орлов да Василий Бибиков. На въезде к ним присоединились Гришка и князь Федор Барятинский...

Как въехали в городское предместье, пересели в коляску и сразу направились к «Измайловским светлицам». Сам, знаешь, – казармы Измайловского полка первые близ петергофско-ораниенбаумской дороги стоят. Здесь уже с рассвета собрались заговорщики. Завидев коляску, барабанщики ударили тревогу.

Офицеры вывели из казарм роты. К ним Екатерина обратилась с речью и закончила так: токмо-де мол на вас, моих верных подданных, возлагаю я надежду на спасение. Ну, солдаты, понятно, отвечают: «Ура!», «Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!». Поначалу-то не все и понимали, что происходит, а кто понимал, – думали, что за императора Павла Петровича выступают. Впрочем, кое-кто и колебался...

Привели полкового священника и под открытым небом приняли присягу. Без всякого строю, толпой двинулись к семеновским казармам. Там то же случилось. С двумя гвардейскими полками направилась государыня к центру города. На Невской першпективе у церкви Рождества Богородицы вышел навстречу архиепископ Дмитрий Сеченов в полном облачении, с духовенством.

Вот тогда-то, сказывают, и предложил в азарте Алешка Орлов выкликнуть ее не регентшей, а самодержицей. Себя тоже, небось, видел в ближних. Поначалу-то Екатерина Алексеевна испугалась, мол великого князя, наследника законного, куды же? Орловы давай ее уговаривать!

А народу все больше, толпа растет, толком никто ничего не понимает. Слухи один другого страшнее. Кто бает, «государь упал с лошади, грудью об острый камень ударился и убился насмерть», другие – «император напился, упал с палубы корабля в море и потонул...», третьи, мол, «застрелен на охоте». Большинство, в общем-то, ничего не знало о заговоре, но то, что императора нет в живых и наступает новое правление – это всем было ясно. Больше всего говорили о вступлении на престол наследника Павла Петровича.

Тем временем проводили государыню в храм, молебен начался. Орловы же остались в толпе. Архиепископ тянет, вознося моление Господу о здравии-то... кого? – государыни али правительницы за малолетством сына? Тута за стенами храма Алешка-то Орлов и крикнул: «Да здравствует государыня, самодержавная императрица Екатерина Алексеевна!». Товарищи его поддержали. Дали тычков тем, кто против что-то кричал... Вот, так и стала Катерина Алексеевна единовластной монархиней на российском нашем престоле...

12

Рассказчик утомленно откинулся на ослон и прикрыл глаза. Степан, помолчав, осторожно спросил:

– Погодь, Алешка, но ведь право-то на престол по закону принадлежат Павлу Петровичу? Папаша евонный, конечно, хоть и дерьмо, а все ж внук государя-императора Петра Великого... А она кто?.. Нищая прынцесса из ангальтцербского княжества, языком не выговоришь, тоже мне – княжество – ногтем сколупнуть... И немка...

– Но-но, Степан... Оно, конечно, «Слово и Дело» отменили, но неровен час... – Насупившись, братья молча налили, молча и выпили. – А блаженной памяти Екатерина Первая – кто? А при Анне Иоанновне, у правила расейского кто стоял, не Бирон ли? Да и государь Петр-то Федорович по-русски мало только по-матерному лает... Ты вот в имении сиднем сидишь, а при дворе каки дела делаются! Помнишь лейб-кумпанцев матушки Елисаветы Петровны, так и ныне не ино. Сродники-то Орловы, гляди, в какую гору пошли. Гришка уж сколь времени в «случае». Ныне вовсе, подлец, не скрываясь, в покоях государыни проживает. Чрез хер свой в графья вылез... – В голосе Алексея слышалась откровенная зависть.

Степан Федорович захохотал, ударил себя по ляжкам.

– Да-к он с им и до князя дослужится... А ты, Анюта, – обернулся он к дочери, – не слушай, молода ишшо...

Знал бы он о познаниях своей дочери в этой области... Но родители, особенно отцы, как правило, узнают о том последними. Сколько раз Анисья Никитична набиралась духу поговорить с мужем о дочке, да тому все был недосуг.

Степан помолчал, словно раздумывая, глянул на себя в зеркало, висевшее в простенке, пригладил темные с проседью волосы, коротко стриженные под парик, и проговорил:

– Подфартило ему, конечно, в случай-то попасть...

– Про любимцев государыни при дворе много чего говорят. Да и то дело, супруг-то ихний – мозгляк мозгляком с самого начала был. А тут Гришка... С его-то ростом да со всей амуницией жеребячьей. – Алексей Федорович усмехнулся и ненароком взглянул на племянницу. Та сидела, выпрямившись, выставив вперед налитую грудь, и не отводила взгляда от рассказчика. Что ей мнилось за его словами?.. – В общем, запылало ретивое...

Степан Федорович хохотнул, и разлил штоф до конца.