В тени горностаевой мантии

– Ретивое, говоришь? И где оно у них, не промеж ли ног в манде спрятано... Анька, ты поди, поди к матери-то...

– Но-но, ты, Степан, говори, да не заговаривайся. Ноне сия манда Ея императорским величеством государыней-самодержицей кличется. – Алексей тоже захохотал и снова глянул краем глаза на племянницу, что скромно и молча сидела у края стола. По виду девушки можно было подумать, что и не слыхала она ничего из мужского разговора. Только, разве что грудь вздымалась бурно да мочки ушей, видные из-под темных волос, покраснели.

Сменив тему разговора, Алексей Федорович советовал брату, не мешкая, ехать в Москву. Туда, по случаю коронации, должен был собраться весь Двор.

– Нынче день – не год, жизнь кормит, а припоздаешь, явишься после должного – так и по сусекам не наскребешь, все растащат. И так уже сколь время протрачено... Ну хоть опоздать, да от людей не отстать, и то дело...

Проговорили за столом допоздна. Алексей Федорович все чаще поглядывал на племянницу и дивился, как выросла да похорошела. И она глядела на него, не опуская глаз, и слова его, как далекие сполохи, мерцали и переливались в ее глазах: Двор, дамы с кавалерами, гром праздников и маскарадов, отблеск столичных фейерверков озарял как бы и дядюшку Алексея Федоровича, делая его этаким Бовой-королевичем.

Свечи догорели, штоф и графинчики опорожнились. И хоть мысли стали смелее, разговор привял. Степан Федорович тер глаза. Привыкнув ложиться и вставать рано, он, наконец, поднялся. Зевая в кулак, пожелал всем доброй ночи и пошел распорядиться о лошадях. В гостиной за хозяйку осталась Анна. Она без смущения встретила красноречивый взгляд дядюшки и, когда тот попросил ее «посветить», взяла свечу и пошла вперед, показывая дорогу...

Взбив постель, Анна неловко повернулась было к двери, и свеча потухла. В тот же момент рука Алексея обхватила ее за талию, а губы нашли в темноте ее рот. Голова Анюты закружилась, когда она почувствовала, как пальцы другой руки дядюшки блуждают по ее ногам и поднимаются под юбкой все выше и выше, пока она сама не опрокинулась спиной на перину...

На следующее утро Степан Федорович стал еще более торопить с делами. Рассказ Алексея Федоровича весьма взбодрил отставного секунд-майора. Он решил ехать скорее в Москву, где в то время уже собрался весь Двор и находился граф Бутурлин. Вдруг, заручившись поддержкой старого фельдмаршала, удастся напроситься на прием. А там после коронации – и в столицу... Обговорив с братом такую диспозицию, он велел безотказному камердинеру Михайле собрать вещи и заложить лошадей. А затем, наказав домашним двигаться следом, не мешкая и укатил...

Глава вторая

1

После манифеста о том, что отрекшийся от престола император скончался в Ропше от «геморроидальной болезни» [15] , Екатерина открыла неограниченный кредит Орловым, что особенно горько переживал граф Панин. Сколько раз пытался он довести до сведения государыни о недостойном поведении ее любимцев. Препровождал в Кабинет доносы, в которых описывал, как транжирили лихие братья по кабакам пожалованное богатство, как, не стесняясь, трепали высочайшее имя...

Екатерина доносы читала, но молчала. Орловы были ей пока нужны, поскольку являлись ее связью с гвардией, а гвардия – это надежность положения на троне. Она прекрасно понимала, что в водопаде милостей и богатств захлебнулись бы и более светлые головы. Кем были Орловы – простыми гвардейскими офицерами, картежниками, участниками кулачных боев, охотниками до лошадей и женщин, завсегдатаи трактиров и непотребных заведений. И вдруг – власть, богатство, почет...

Кроме того, Григорий был великолепен в постели, а аппетит женщины, еще не достигшей и сорока, на любовные утехи далек от остуды. Орловы же, видя полнейшую безнаказанность своим действиям, возомнили о крайней исключительности своей роли в перевороте. Алексей с Федором считали, что смерть Петра Федоровича расчистила путь Гришке к короне. Оба, несмотря на увещевания более благоразумного Ивана, требовали от фаворита, «пока железо не остыло», решительных действий. Тот вроде был бы и не прочь, но робел. Это же подумать – Григорий Орлов, не боявшийся ни черта, ни дьявола и... робел. Тяжеловата, знать шапка-то Мономахова для буйной головушки.

Надо сказать, что после московской коронации и возведения Екатерины на российский самодержавный престол, отношения между любовниками как-то переменились... И, порой, возвращаясь из ее спальни в свои покои, Григорий ловил себя на мысли: «А стоила ли овчинка выделки-то?»...

Екатерина вначале еще подумывала о замужестве. Пусть скрытно, как это сделала блаженной памяти Императрица Елисавета Петровна. Но стоило ей увидеть фаворита в кругу придворных, как она сразу же отбрасывала эту мысль – гвардейцем был, им и остался.