В тени истории (ЛП)

Это без сомнения стало бы неслыханным человеческим достижением; если бы оно удалось, то человек превратился бы в повелителя своей собственной истории, как сегодня он делает себя господином внечеловеческой природы. Разумеется, тогда не стало бы никаких «великих людей», никаких исторических героев. Величие, геройство больше не стали бы требоваться. Также отношения исследователей истории и делающих историю полностью перевернулись бы. Исследователь истории не был бы больше, как сегодня, хроникёром задним числом, в крайнем случае критиком задним числом основателей религий, вождей революций, завоевателей, основателей государств, руководителей государств, исторических деятелей. Он сам станет настоящим деятелем, его познавательная подготовительная работа представляет истинное историческое деяние, и человек, который затем применит познанное и проведёт это как соответственно возможное и необходимо точно заранее рассчитанное, стал бы лишь исполнительным органом, помощником по воплощению, техником деяния, почти что своего рода исполнителем приказа.

В действительности в нашем столетии имелся великий поучительный пример для перевёрнутого отношения между мыслителем и деятелем, а именно между Марксом и Лениным. Однако как раз этот пример показывает, что мы ещё очень далеки от истинного познания исторической закономерности.

Из всех исследователей истории и мыслителей, которые до того пытались напасть на след внутренней закономерности в истории, Маркс несомненно развил наиболее интересную, обоснованную и убедительную теорию; и марксисты, вполне серьёзные люди, ведь ещё сегодня верят в то, что в диалектическом материализме они владеют уже научно надёжным руководством к историческим действиям. Ленин тоже верил в это; и в действительности он с этим руководством как директивой произвёл одно из величайших исторических деяний столетия — только вот это деяние затем всё же оказалось совсем иным, нежели каким оно должно было бы быть по предварительным расчетам Маркса. Коротко говоря: Ленин верил, что он произведёт начальный запал для мировой революции — и вместо этого создал, так сказать по недосмотру, Советский Союз. Но как раз это делает его по моему восприятию в совершенно старомодном стиле «великим человеком», исторической созидательной фигурой, героем. Если бы всё сложилось, если бы все произошло так, как должно было произойти по схеме Маркса — то собственно, что особенного было бы тогда в деянии Ленина? Истинным деятелем был бы тогда Маркс.

Как раз в странах, в которых диалектический материализм Маркса является государственной доктриной, в которых таким образом верят в познаваемость законов истории и тем самым полагают, что обладают ключом к исторически правильным действиям, наблюдается такое почитание героев, которое полностью задвигает в тень романтический европейский 19-й век. Я весьма далёк от того, чтобы веселиться по этому поводу. Ленин и Мао, в своём ужасном роде также и Сталин, были гигантами. Все трое отважились на неслыханное и добились успеха. Они заслужили высочайшее восхищение и почитание со стороны своих приверженцев и высочайшее уважение также и своих противников. Только вот что: как вяжется «культ личности» или почитание героев с таким пониманием истории, которое им собственно не позволяет признать за ними никакой великой роли, кроме как корректных и тщательных техников и исполнителей? Мы на агностическом Западе — и тем самым я возвращаюсь к моему небольшому различию во мнениях с Аугштайном — находимся в парадоксальном положении. Мы не верим в непогрешимость диалектического материализма или какой–либо иной исторической теории, мы не верим более, конечно, как наши праотцы, в способность великих людей «делать» историю по своей воле. Мы дети, обжегшиеся на молоке, и не только лишь на Гитлере.