В тени Канченджанги

Мы уложили в рюкзаки часть вещей, которые следовало отправить отсюда вниз, а парням они уже не требовались, попрощались и двинулись. За нами намеревались спуститься еще два-три человека, но ждать их не имело смысла. Чем длительнее привал, тем труднее потом отправиться в путь.

Ох, как здорово помогали нам теперь верёвочные перила, из-за которых несколько дней назад мы вели борьбу с Вальдеком! За эти дни выпало столько снега, что обстановка стала опасной. Под кошками образовывались снежные лепёшки, и мы ежеминутно скользили по нескольку метров. Смеркалось. Спотыкаясь от усталости, судорожно сжимая в руках узел Пруссика, мы сходили вниз, к перевалу. Через час японский лагерь остался у нас за спиной. Уже наступили сумерки, когда мы добрались до перевала. В единственной оставшейся «турне», прогнувшейся, заметенной снегом, лежал одинокий Шимек. Мы присели возле рукава на корточки и стали беспорядочно рассказывать Шимеку о минувших днях, раздумывая над тем, не заночевать ли здесь.

— Панове, палатка почти развалилась. Внутри — гора снаряжения. Втроем нам здесь не уместиться, — отговаривал он нас.

— Может, спустишься вместе с нами под перевал?

— Нет. Я должен дождаться парней... и кинокамеру! Шерпы обещали захватить ее из японского лагеря. Может быть, я сумею еще кое-что снять! Вчера и сегодня рано утром я слышал по едва-едва работавшему радиотелефону ваши драматические переговоры... Слышал, как Большой, полный беспокойства, помогал вам встретиться друг с другом. Я чувствовал, что необходим вам, что должен выйти, что могу пригодиться при буксировке Юзека. Это было невыносимо: я отлеживаюсь здесь в палатке, а там... Я не мог заснуть... Боялся, что Юзек этого не вынесет... Утром пытался подняться выше. Но была такая чертовская жара, снег влажный. Я добрался до первых верёвочных перил, начал карабкаться. Но на кошки налипали целые глыбы, в одном месте я поскользнулся... и слетел вниз. К счастью, повис на узле Пруссика. Вам знакомо чувство, когда ты один и попадаешь в подобный переплет? Отвратительный туман, скверное настроение, а тут еще этот полет... Человек не в силах владеть собой, к чему-то прислушиваешься, сердце колотится как сумасшедшее, чуть ли не в панику впадаешь. Я вернулся в палатку...

Становилось все темнее, и мы, не мешкая, начали спуск. Склон покрывали громадные массы снега. Как он только держался при подобном угле наклона? Туман немного поре дел, всходила луна. Сераки и поля под нами, изрезанные трещинами, имели вид грозный и отталкивающий. Снова потянулись верёвочные перила. Я шел траверсом, едва передвигая ноги, как автомат, не чувствуя опасности. Толстый слой снега держал плохо, а я от усталости был невнимателен. Ступенька обвалилась у меня под ногой, тяжелый рюкзак перевесил, и я сорвался. верёвка натянулась как струна, я повис десятью метрами ниже траверса. Сразу же пришел в себя. Все во мне выло от страха: выдержат ли ледовые костыли? Нервозно, беспорядочно я разрывал руками снег и лед, пытаясь вскарабкаться вверх. Выбрался совершенно обессиленный, дрожа от волнения. Еще четверть часа пути, теперь медленно, осторожно — и вот уже можно увидеть темное пятнышко «рондо». Конец сегодняшнего маршрута.

Мы забросили в палатку рюкзаки, я нагреб снегу и развалился на спальном мешке, глядя, как Весек роется в груде оставленных вещей в поисках съестного.

— Я обнаружил бульон, есть мед и чай. Имеется обезвоженная японская капуста.

Бутан успокаивающе урчал, пламя свечи отбрасывало на стену силуэт бородатого Весека, а я чувствовал, как проходит нервное напряжение, вызванное тем, что мне пришлось «сделать ласточку». Меня все больше одолевала смертельная усталость. Мы оба молчали, не чувствуя ни радости, ни облегчения, все еще ощущая волнения и накал последних дней. Поздно вечером снаружи донеслись голоса, потом в рукаве появилась голова Рубинека. Он пришел вместе с Войтеком.

— Ну и досталось мне! — сказал Войтек. — У меня на теле вскочила эта гадость, которую называют проклятием альпинистов, так что я едва шел... Мы отправились значительно позже вас. Солнце уже зашло, и туман сделался еще гуще. Слава богу, что по всему пути на перевал были установлены верёвочные перила. Я доставил Шимеку камеру, а он попотчевал нас чаем... Чертовская боль, а тут — палатка, горячая еда... Меня это окончательно размагнитило. Я заколебался: не остаться ли? Но Збышек уговорил меня спуститься. Дальше мы передвигались почти ощупью. Луна светила сквозь туман, все казалось нереальным, грозным и прекрасным. На траверсе, возле верёвочных перил, я почувствовал себя как дома. А потом мы увидели «рондо», высветленное изнутри пламенем свечи. Я облегченно вздохнул: уже конец.

29 мая

Меня разбудил свет. Снова день. Последний день, отделяющий нас от базы. Уже с самого раннего утра в безоблачном небе повис раскаленный диск солнца. Ледовые заструги Белой Волны сверкали сияющим блеском. Еще до того как мы успели покинуть лагерь, начался невыносимый зной. Словно что-то должно было произойти, будто и в самом деле это предвещало изменение погоды.