В тени Канченджанги

25 апреля

Вышли мы довольно поздно, но и слишком рано для того, чтобы продолжить с кем-нибудь вчерашний спор о выборе дороги. С первых же минут стало немилосердно жечь солнце. Мы передвигались медленно, словно бы за время отдыха потеряли форму. Вальдек поставил перед нами цель: на этот раз полностью закончить разметку дороги через верхнюю часть ледника. Поэтому, миновав осыпи на ледниковой поверхности, мы сразу же начали трудоемкое и тяжелое зондирование снега. В качестве зондов вполне годились пластмассовые вешки, которых у нас теперь оказалось достаточно. Вязкий и мокрый снег на обледенелых буграх еще не представлял трудности, но во впадинах начиналась тяжкая работа. Справа и слева за нами оставались широкие желтоватые трещины. Проложить среди них надежную, без опасную дорогу — сложная задача. Образовав одну связку с Вальдеком и Юзеком, мы шли цепью, но так, чтобы один из нас был несколько впереди.

— Справа — по пояс, слева, кажется, трещина, посредине — только по бедра, — бросали мы друг другу. Каждый зондировал избранное направление, а потом шли там, где путь представлялся менее опасным. Размеченная нами дорога тянулась зигзагами к котловине, по которой мы всходили на ледопад.

База лежала перед нами как на ладони. Там все было в движении: люди — темные точечки — передвигались по окрестным склонам, ставились новые палатки. Ох, не завидовал я их работе!

Соболю с Мацеком предстояло сосредоточить все горное снаряжение, одежду и распределить их среди участников экспедиции. Они должны были также провести отбор так называемого общего инвентаря — штурмовых палаток, кошек, ледорубов, верёвок — и сложить его в палатке-складе. Весеку, который с нынешнего дня становился ответственным за снабжение, предстояло вместе с Большим и Рогалем установить большую палатку-ангар, предназначавшуюся для хранения продуктов, и заняться их отбором.

Войтек и Петр продолжали принимать и рассчитывать носильщиков, а также занимались некоторыми делами чисто формального порядка. Например, известно было, что расходы на караван превзошли наши ожидания. И Петр намеревался воспользоваться отъездом Анджея Струмилло в Польшу, чтобы с его помощью привести в движение деньги, хранящиеся в «Рэстра Бэнк» в Биратнагаре. Кроме того, он заготавливал «дипломатические» письма руководству клуба с просьбой раздобыть дополнительную валюту. Стало ясно: без этого нам просто не добраться до Польши.

Но честно говоря, финансовые проблемы нас занимали мало. Апрель подходил к концу, а мы после десятидневного пребывания в горах по-прежнему не в состоянии пройти ледопад и выбраться на плато.

А сейчас, взмокшие от страшной жары, мы размеренно передвигались по губчатой, пропитанной влагой белизне, следуя к котловине. Мы оставляли за собой вешки — разноцветные лоскутки на пластмассовых стержнях, укрепленных на ледяных буграх или в тех местах, где приходилось пересекать трещины. Мы оказались далеко вправо, возле заслоняющего небо откоса Белой Волны, когда Вальдек обнаружил следы японского лагеря. Во впадине, на посеревшем от пыли снегу, валялись остатки продуктов, бутановые баллоны, горелки и пять пар карплей — овальных решеток, прикрепляемых к подошве и облегчающих передвижение по снегу (их именуют также снежными ракетками). Они наверняка могли пригодиться, особенно при снегопадах: своих у нас не было.

Это, пожалуй, главная удача сегодняшней вылазки. Хотя мы работали в поте лица, нам удалось маркировать путь только в верхнем участке ледника. До ледопада мы даже не дошли.

В шесть часов в скверном настроении мы возвратились в лагерь. Надрывались целый день, а похвалиться нечем. Снова кто-нибудь с виду беззлобно спросит: и чего ради вы все лезете через ледопад? Но в лагере было тихо, наши коллеги, намучившиеся за день, еще не привыкшие к подобной высоте, улеглись в палатках. Петр забился в заново поставленную «Балтику», возле которой сушилась на камнях шкура яка.

На кухне нас поджидал Рогаль.

— Марек, желаю тебе всяческих успехов в день твоих именин,— с порога приветствовал он меня. Для меня это явилось полной неожиданностью, я и сам забыл, что сегодня мои именины, но молниеносно сориентировался: именины ведь у нас общие.

— И тебе, Марек, мои самые лучшие пожелания в день твоих именин и... твоего рождения.

Его удивление было не меньшим. Рогаль никак не предполагал, что я тоже помню о дне его рождения.

Мы обедали молча, когда в кухню вошел Мацек. Хотя он и храбрился, было заметно, что самочувствие у него неважное. Это действие высоты, которое особенно ощущают в лагере те, кто еще не поднимался так высоко.

— Хорошо, что носильщики наконец ушли. — Он недовольно махнул рукой. — Завтра недурно было бы двинуть по выше в горы, трудно усидеть среди этих отвратительных камней!

— Рванул бы куда-нибудь? — пошутил я.

— Охотно, да куда тут рванёшь?! Лед да снег вокруг, с морен камни валятся, а этот Кангбахен — чертов нахал, — пренебрежительно бросил он.