В тени королевы

– Да-да, слышал я о твоем обещании! Но п-п-подумай, Ви́на. Мать их жива. Неужто она не сможет сама позаботиться о дочерях?

Речь идет о Фрэнсис и ее девочках, за которыми Левина обещала присматривать и их оберегать.

Она молча качает головой, не в силах объяснить, как привязалась к Греям, как любит этих девочек и Фрэнсис, как казнь Джейн, которой она стала свидетельницей, создала нерасторжимую связь между нею и этой семьей. Нет, она не бросит дорогих сердцу людей; и есть ощущение, что она действительно защищает их от беды – особенно Кэтрин, милую ветреницу и сумасбродку Кэтрин. Ей уже восемнадцать – плод созрел. Быстро посчитав в уме, Левина соображает, что Мэри тринадцать. В Бомэнор, где живут сейчас Фрэнсис и Мэри, ей в последнее время съездить не удавалось.

Левина вспоминает, как королева допрашивала Кэтрин о портрете Джейн. Сьюзен Кларенсьё, старая проныра, вечно сующая нос, куда не просят, нашла миниатюру в вещах Кэтрин.

– Но это просто память о сестре! – говорила Кэтрин; а Левина, стоявшая рядом, бросала на нее выразительные взгляды и молчаливо умоляла придержать язык.

– Твоя сестра – изменница! – шипела Сьюзен Кларенсьё.

– Мы не хотим, чтобы нам напоминали о ней, – громко объявила королева. – Сьюзен, брось его в огонь.

Благодарение Господу, Кэтрин хватило духу промолчать и стоять спокойно, глядя в пол, пока пламя пожирало портрет ее сестры – портрет, написанный Левиной. На сей раз подозрения королевы не пошли дальше – погубив портрет, она успокоилась; но в последнее время она становится все более непредсказуемой. А с Кэтрин никогда не угадаешь, что она выпалит в следующую секунду.

– Ви́на, ты меня слушаешь? – вырывает ее из размышлений голос мужа. – Фрэнсис Грей – или Стокс, или как там ее теперь зовут – в милости у королевы. В конце концов, она королеве близкая родня.

– Это еще никого не спасло, – мрачно отвечает Левина. – Если бы ты был там и видел Джейн Грей на плахе… И если бы понимал, по какому лезвию ножа сейчас ходит при дворе ее сестра…

Георг выглядит пристыженным.

– В любом случае, – добавляет она, – я теперь фрейлина королевы и не могу без ее дозволения…

– Твоя придворная должность – чаша с ядом! – бормочет он; а в следующий миг громкий стук в дверь заставляет обоих умолкнуть и обернуться. Вздергивает голову лежащий у камина Герой.

Георг идет открывать; приоткрывает дверь совсем немного, так что Левина едва различает тень человека на пороге, его протянутую руку – и сердце у нее падает; по кольцу с крупным гранатом она узнает в незваном госте пономаря из церкви Святого Мартина. Это человек Боннера.

На большом столе в центре холла лежит незаконченный, запятнанный слезами набросок сожжения в Мэне. Мысленно Левина проклинает себя за неосторожность, с которой оставила рисунок на видном месте. Только бы Георг сообразил как можно дольше держать Боннерову ищейку на пороге! Мужчины о чем-то говорят, но Левина разбирает лишь отдельные слова – все заглушает стук собственного сердца. Она хватает рисунок и бросает в камин, смотрит, как он занимается, чернеет и сворачивается по краям – так же погиб и портрет Джейн. Несколько секунд – и от ее работы остаются лишь легкие черные бабочки пепла.

Дверь распахивается; человек Боннера стоит на пороге – темный силуэт на фоне сумерек. Герой вздергивает голову, шерсть на загривке встает дыбом.

Левина вежливо здоровается.

– Я так рада вас видеть! – говорит громче обычного, словно играет роль на маскараде. Имени его она не помнит – и боится оскорбить тем, что не называет по имени.

Мужчина берет ее протянутую руку, крепко – слишком крепко – сжимает обеими руками и, поднеся к губам, запечатлевает на костяшках влажный поцелуй. Они встречаются взглядами, и гость обезоруживающе улыбается, открывая два ряда мелких ровных зубов. Левина часто видит его в церкви: там, в черной сутане, взмахивая руками в широких рукавах, он напоминает ей галку. Но такой улыбки она у него прежде не видела. Рядом топчется Георг. За дверью кто-то еще – пономарь пришел не один; у Левины сжимается горло, она ясно представляет, как ее хватают, запихивают в повозку и везут в тюрьму Флит. Если начнут обыскивать дом – в спальне, за портьерами, найдут свернутые бумаги: отчеты о зверствах, которые должны отправиться в Женеву вместе с рисунками. Тогда сожгут всю семью. У Левины учащается дыхание, и она боится, что по вздымающейся груди, по капелькам пота на лбу пономарь угадает ее страх.

– Левина, милая, Берн хочет о чем-то с нами поговорить, – слышится рядом голос Георга.

Она впечатлена его спокойствием и благодарна за то, что муж напомнил ей фамилию незваного гостя. Конечно, Берн – как она могла забыть? От заикания Георга не осталось и следа. Его мужество придает мужества и ей: словно твердая рука сжимает сердце – она вспоминает, как любит его и за что любит.

– Будь добра, распорядись, чтобы нам подали холодного эля.