В тени королевы

В коридоре она на секунду прижимается к каменной стене, старается охладить голову и восстановить дыхание, благодарная за эту минуту передышки. Прячет под чепец выбившиеся пряди волос, зовет слугу, отдает ему распоряжение и возвращается в холл, где Георг и Берн уже сидят в креслах по обе стороны от камина. Герой не сводит с гостя глаз, словно коршун следит за добычей. Человек Берна, не потрудившийся представиться, – судя по одежде, слуга или охранник – переминается с ноги на ногу ближе к дверям. Левина присаживается на невысокий табурет рядом с мужем, расправляет юбки, поправляет рукава – словом, занимается чем угодно, лишь бы не смотреть Берну в глаза.

– Надеюсь, ваших близких не коснулась инфлюэнца, – говорит она.

Самое естественное начало для беседы. В эти дни все только и толкуют, что об инфлюэнце – новой болезни, которая косит людей по всей стране.

– Это кара Божья за ересь, – отвечает Берн. – Благодарю вас; да, мою семью Господь пока щадит.

– Нас тоже, – перекрестившись, вставляет Георг.

Берн пристально за ним наблюдает.

– Вы, конечно, знакомы с семьей Кэрратов, – говорит он мягко, доброжелательно, словно на светском приеме от нечего делать обсуждает общих знакомых. Но под мягким тоном что-то кроется – то ли обвинение, то ли угроза.

– Это наши соседи, – отвечает Георг. – Да, немного знакомы. А что, у них кто-то заболел?

Входит слуга и передает Берну чашу с элем. Тот принюхивается, затем отпивает, причмокнув губами.

– Отличный у вас эль, Теерлинк! Сами варите или покупаете где-то?

– Мы получаем эль из…

Но договорить Георг не успевает – Берн прерывает его:

– Значит, говорите, соседи?

– Верно, – отвечает Левина так, словно это самый обычный разговор. Старается не смотреть на маленькие ровные зубки Берна, не думать – какая странная внезапная мысль – что он, того гляди, укусит. – Наш Маркус влюблен в одну из их дочерей.

Мысль ее отчаянно работает, словно вертятся мельничные колеса. Если у Кэрратов кто-то заболел – значит, теперь опасность грозит и Маркусу? Новая угроза, новый страх.

Но Берн, как видно, не намерен продолжать разговор об инфлюэнце.

– Да-да, – говорит он. – Епископ знает об их связи.

– Едва ли это можно назвать связью, – замечает Левина, стараясь говорить спокойным, ровным тоном. Не выказывать страха перед тем, какое направление принимает разговор. – Мы подобных отношений не поощряем, – добавляет она, бросив взгляд на Георга, и тот еле заметно кивает.

– А надо бы поощрять! – отвечает Берн. Они молчат, ожидая объяснений. – Видите ли, епископ хочет, чтобы за Кэрратами приглядывали. Есть опасение, что они… – Гость умолкает и начинает крутить кольцо на пальце. – Как бы вам сказать? Одним словом, поведение Кэрратов возбудило у епископа определенные… подозрения. – Последнее слово он растягивает, произносит едва ли не по слогам. – Если ваш сын ухаживает за одной из их дочерей, это дает отличную возможность понаблюдать за всей семьей.

– К сожалению, – вставляет Георг, – Маркус в самое ближайшее время должен уехать в Брюгге. Его дед – мой отец – серьезно болен. – Он снова крестится и складывает руки на коленях. Левина, не поднимая глаз, теребит четки на поясе. – Скорее всего, ехать к отцу придется нам всем.

– В Брюгге… – медленно повторяет Берн, словно мысленно ищет этот город на карте, а затем одобрительно кивает, и Левина благодарит Бога, что Брюгге сейчас под властью католического императора. – Очень жаль слышать, что ваш батюшка не в добром здравии, – добавляет он без всякой искренности, – и все же, уверен, вы найдете способ держать епископа au courant[29]. – Снова эта тошнотворная лживая улыбочка. Берн допивает эль и встает, шелестя сутаной. – Епископ Боннер едва ли обрадуется, если вы покинете его приход. Истинно верные христиане сейчас редкость.

Левина не сомневается, что расслышала в этих льстивых словах сарказм, и спрашивает себя: возможно, Боннер хочет проверить не только веру Кэрратов, но и их веру? Угроза инфлюэнцы отступает перед иной угрозой, куда более зловещей. Она знает, Кэрраты – реформаты; что, если Берн нанес такой же визит и им? Очень может быть. И им предложил следить за Теерлинками – почему бы нет?

Тем временем Берн идет к дверям, и, рявкнув своему спутнику: «Поторапливайся!», вместе с ним выходит на улицу.

Левина поворачивается к Георгу. Тот смотрит на нее так, словно ждет какого-то решения; однако она молча опускает голову и, не глядя на него, начинает собирать посуду.

Георг хватает ее за запястье.

– Оставь слуге! В конце концов, за это мы ему платим.

«За это я ему плачу», – хочет она ответить, но удерживается.

– Все еще хочешь остаться? – спрашивает Георг, теперь без всякой мягкости.

– Сейчас мы просто не можем уехать. Наш отъезд возбудит подозрения.

– Если бы ты не… – Он умолкает и закрывает лицо руками. Жест отчаяния отдается болью у нее в сердце. – Если бы не настояла на том, чтобы отсылать в Женеву все эти бумаги и рисунки, мы бы не попали под подозрение! – почти шепотом договаривает он.