В тени молнии

Идриан с облегчением вздохнул. Он был согласен на любого из ее инженеров, но Мика, знал он, в одиночку справится лучше троих.

– На рассвете. Будем днем бродить по окрестностям, притворяясь разведчиками, а вечером возвращаться в лагерь. Далеко не пойдем – если начнется сражение, сразу вернемся к нашим.

– Я пойду. – Мика задумчиво наклонила голову. – Я уже знаю, какие гранаты взять.

– Писклю тоже возьми. Я попросил Вэлиента одолжить мне Фенни и нескольких лучших пехотинцев. Джорфакс даст своего гласдансера.

– Договорились.

– Тогда до встречи в моей палатке на рассвете.

Идриан хлопнул Мику по плечу, повернулся и зашагал назад, в лагерь. Путь был долгим, Идриан шел один, – правда, навстречу ему то и дело попадались солдаты и люди из вспомогательных частей. Он сосредоточенно прокручивал в голове свой план, уже почти жалея, что вообще придумал его. Лучше было бы отдохнуть перед боем – выпить, поиграть в карты, может быть, разделить с кем-нибудь постель. А он напросился поохотиться на огромный крылатый кусок дерьма, который вполне мог убить его вместе с товарищами. Мысль была до того неприятной, что отдаленный детский смех вернулся и всю дорогу преследовал его в темноте.

Он уже поднимался на холм, к лагерю железнорогих, проходя мимо палаток другого батальона, со знаком волчьей головы, когда кто-то пристроился рядом с ним. Идриан обернулся: она шагала твердо, идеально держа осанку, подняв голову так, словно постоянно осматривала горизонт в поисках угроз. Хотя шел уже одиннадцатый час вечера, из ее гладкой прически не выбился ни один волосок и форма не была помята.

– Полковник Джорфакс, – приветствовал ее Идриан.

– Не надо, Идриан.

Он оглянулся и глубоко вздохнул.

– Тилли, – сказал он.

В армии мало кто знал ее имя – оно было глупым даже по сравнению с прозвищами, которые давали друг другу военные; от того, что это было имя, данное ей при рождении, легче не становилось. Идриан часто задумывался: напускала бы Тилли на себя холодный и суровый вид, если бы родители дали ей не такое сладенькое имя?

– Как дела?

– Вся на нервах. До лагеря Керите отсюда меньше шести миль, подкрепления из Грента расположились прямо за ней, а наш командир – непостоянный, наполовину сломленный кусок…

– Осторожно! – оборвал ее Идриан. – Ты говоришь о племяннике Тэда.

– Вот именно. Он – племянник Тэда, а мои люди гибнут из-за его плана.

– Мы – солдаты. Погибать – наша работа. Его план действовал, пока не появился огромный крылатый зверь и не начал убирать наши разведгруппы.

Идриан перевел дух. Присутствие Джорфакс не было ему неприятно, просто с ней было… сложно. Джорфакс была одной из немногих в армии, кто знал Идриана прежде, чем он стал пробивником, – и даже была знакома с его отцом. Именно эта связь с прошлым и заставляла его нервничать. От волнения вернулось безумие, и на плечах Джорфакс заплясали маленькие тени.

– Мне нужен гласдансер для выполнения моего плана.

– Чтобы использовать в качестве приманки, – без обиняков заявила она.

– Приманкой будет вся группа, в том числе я сам. Присутствие гласдансера сделает наш обман совершенным. Кроме того, он даст нам знать, когда этот крылатый урод приблизится. Не дави на меня, Тилли. Кто-то наверняка погибнет. Может, я. Может, гласдансер. А может, кто-то из друзей, которых я поведу с собой. И не рассказывай мне, что один гласдансер стоит сотни солдат. Я убивал гласдансеров. Знаешь, внутри они такие же липкие, как все, и умирают так же страшно, как самые простые оссанские солдаты.

Они были знакомы больше тридцати лет, но Идриан все равно не понимал, почему Джорфакс позволяет ему так говорить с ней. Точно не из-за их общего прошлого: она бросила своих близких друзей, чтобы завоевать себе место в мире. И не потому, что он был пробивником: однажды она пришила пробивнику ноги к земле осколками за то, что он лапал ее за задницу. Так или иначе, она ни разу в жизни не упрекнула его и не посмотрела на него холодно. Идриан развел руками, ожидая от нее наконец чего-нибудь подобного.

Но Джорфакс лишь фыркнула:

– Знаешь, я тебе завидую.

– Вот только не надо покровительственного тона, – парировал Идриан.

Кровь его вскипела, а еще ему хотелось спать. Он прижал ладонь к стеклянному глазу, вслушиваясь в далекий детский смех. Или это был не смех? Или детский голос произносил какие-то слова? Он попытался прогнать и галлюцинацию, и страх, который пришел вместе с ней.

Джорфакс остановилась. Идриану пришлось повернуться к ней лицом. Она покачала головой:

– Я никогда не умела соединять любовь к людям и убийство. Если я люблю, то не могу убивать. Если убиваю, то не могу любить. Твоя работа – убивать, и все же у тебя есть сотни друзей. Для своего батальона ты как отец родной. Я уважаю своих людей – своих гласдансеров – и делаю все возможное, чтобы сохранить им жизнь, но я их не люблю и, если понадобится, без жалости выброшу, как выбрасывают размокшие банкноты. А ты готов прикрыть своим могучим щитом, самим собой тех, кого даже не знаешь.

– И ты уважаешь меня за это? – с сомнением спросил Идриан.