В тени монастыря (СИ)

Когда он загорелся снова, сцена уже успела повернутся, и действие перенеслось в город - картонные дома из дерева сменились картонно-каменными. Большое здание в центре, изображавшее, по-видимому, ратушу, было украшено гербом: черные горы, бирюзовое небо и светящее в нем ярко-красная звезда. Щачинская звезда. На гербе далекого Горного Города была запечатлена его легендарная реликвия, огромный рубин, принадлежащий королям Щачина и передаваемый ими по наследству.

На балкон ратуши вышел карлик, облаченный в горностаевую мантию и золотую корону - ясное дело, король, происходивший из гномьей династии, с карикатурным накладным носом и дочерна закрашенными насупленными бровями. Король был расстроен и хмур: под его балконом собралась толпа бедно одетых горожан со стягами Церкви в руках, требовавшие упразднения королевской власти, всеобщего равенства и Эдема. Вот скоро и конец моему могуществу, моему богатству, моему положению - сокрушался король, обращаясь к Щачинской звезде, которую успел откуда-то вытащить и теперь держал на вытянутой руке чуть выше уровня глаз, смотря на нее снизу вверх. Звезда переливалась оранжевыми, красными и бордовыми тонами, пульсируя светом, будто бы внемля горю короля. Король меж тем продолжал просить и жаловаться, и вдруг Звезда выпала из его рук и упала на мостовую под балконом ратуши, разлетевшись тысячью искр.

Вновь раздался грохот листового железа. Грянул военный марш, тяжелый, угрожающий, бьющий по ушам. Из-под земли потянулся бордовый дым, и через люк на сцену полезли бесы. Их лица были уродливы, тела омерзительны: демоны были облачены в обтягивающие бледные одежды с угрожающей боевой раскраской, поросшие тут и там черным или серым волосом, с хвостами и копытами. Каждого беса украшали рога: кому-то достались загнутые в дугу бараньи, кому-то - козлиные или бычьи. Часть вооруженных бесов принялась гоняться за прохожими, а другие в это время вытащили откуда-то из глубин сцены постамент, на который вскарабкался их вождь, отличающийся от остальных развесистыми лосиными рогами. Он запел низким, зловещим и мрачным басом о том, что Церкви пришел конец, и он и его племя заставит народы Сегая вновь склониться перед Владычеством. Наша мощь несокрушима, пел вождь. Он воздел руки к небу, марш сменился частой барабанной дробью... и из руки вождя хлынуло пламя, немедленно объявшее одно из зданий.

Зал ахнул. Ничего себе! - подумал Ярин, - они привезли волшебника!. Создать иллюзию пламени свечи или даже костра было совсем не сложно, и Ярин прекрасно с этим справлялся, но чтобы так, на всю стену, и заставить ползти вверх по стене, как настоящее, и при этом еще и петь... На это требовалось особое мастерство, которым владели очень немногие. Сказания говорили, что эти немногие вели свою родословную от самих дженов, которым ничего не стоило сразить вражеское войско взрывающимся огненным шаром размером с телегу, поразить непокорных молнией или заставить землю сотрясаться, разрушая стены неприступных крепостей. Те времена давно прошли, и силы разрушения оставили Сегай, но отблески их таланта еще сохранялись - иные артисты были способны своей волей призвать пламя, зажигающее пусть не тело, но воображение.

Довольный произведенным эффектом, бесовской вождь зажег еще пару домов, после чего призвал свое войско идти на Восток для порабощения непокорной империи и истребления всех адептов ненавистной ему Церкви. В ту же минуту из правых кулис вышло Имперское войско с Лерром-знаменосцем. Лерр держал в правой руке меч, а в левой - штандарт с Глаголем. Остальные гвардейцы Империи окружали собой подвижную платформу, на которой стоял Император Тарешьяк.

Ярин знал, что Император, происходивший из горных гоблинов, был невысок и ряб - но в представлении он оказался настоящим красавцем, горой возвышающимся над остальными актерами. Волосы его были черны, как смоль, и от этого его нахмуренные брови были особенно угрожающими, а роскошные усы - особенно внушительными. Император поднял свой меч и твердым, глубоким басом потребовал от бесовской орды одуматься и убираться в преисподнюю, откуда они вылезли. Вождь ответил отказом. Тогда Император повернулся к залу и начал свою арию. Он обращался ко всем зрителям, называя их братьями и сестрами, говорил о страшной опасности и священной войне, о том, что только вместе они смогут сохранить свою свободу, свой дом, свои жизни. Завораживающая музыка и пробирающие до самой души слова Императора заставили Ярина оцепенеть. В какой-то момент Император, казалось, посмотрел прямо на него - и в этот момент он был для Ярина единственной надеждой на выживание и спасение.