В тени Обсидиана

– Его волосы… – себе под нос пробормотала Сентария.

– А что в них такого? – полюбопытствовала Луна.

– У всех наших волосы цвета молодой зелени. У кого-то чуть темнее, у кого-то светлее, у кого-то такие яркие, что глаза режет, у кого-то, наоборот, мягкий приятный цвет. А таких, как у Эгирина, я никогда не видела. Вроде бы и зеленые, но больше бурые, что ли. Точно увядшая листва. Это очень странно, – задумчиво объяснила она.

– Может, это потому, что он много лет жил практически под землей? – предположил Аметрин. – Да и вообще, какая разница, сейчас не до этого!

– Нет! – заупрямилась Сентария. – Тут что-то не так.

Не в силах сдерживать любопытство, она осторожно провела рукой по коротко остриженным волосам Эгирина и изумленно воскликнула:

– Смотрите!

На ладони Сентарии остался отчетливый зеленый след.

– Я же говорила, что цвет странный. Это краска.

Она осторожно растерла ее между пальцами.

– Впервые такую вижу. Но это точно краска. Наподобие той, что мы используем для окрашивания тканей. Он красит волосы в зеленый. Но зачем?

Взяв платок, Сентария провела по макушке Эгирина. Луна, затаив дыхание, смотрела, как с волос стирается зеленая краска и проступает родной цвет.

– Каштановые, – выдохнула она.

– Что?!

Все вскочили, забыв о Жадеиде, предстоящем сражении, да и вообще обо всем на свете, и плотным кольцом окружили спящего Эгирина. Они смотрели на него как на некое диковинное и неведомое существо.

– Но как? – воскликнула Сентария. – Из-за проклятия ведьмы за четырнадцать лет ни один ребенок, кроме Луны, не открыл в себе дар целителя. А на него, получается, проклятье не подействовало?

– Ты права, – как гром среди ясного неба раздался голос Эгирина.

Сентария как ужаленная подпрыгнула на подлокотнике и отскочила в сторону сжимая в руке испачканный краской платок.

– Ты очнулся! Наконец-то! – обрадовалась Луна.

Чиру радостно встрепенулась и кинулась обнимать своего подопечного.

Юноша открыл глаза и осторожно сел, потирая макушку. Глянув на зеленый цвет, оставшийся на ладони, он сказал:

– Долго же я провалялся, раз краска начала сходить. Обычно я успевал перекрасить волосы до этого момента. Хоть состав и дилетантский, но на неделю хватало.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила Луна.

Эгирин прислушался к себе, осторожно встал, покрутил руками и изумленно произнес:

– Все хорошо. Я чувствую себя замечательно. Как после долгого и спокойного сна. Это все благодаря тебе, – тихо сказал он, взглянув на Луну. – Я теперь у тебя в неоплатном долгу.

– Не говори ерунды. Ты ведь тоже спас мне жизнь, – смутилась девочка. – И вообще, нужно благодарить выручай-траву и Гноючку. Если бы не целебные силы травы, не знаю, успела бы я тебе помочь.

– А где Гноючка? Остался с матерью?

Луна замялась.

– Он спас тебя не только выручай-травой. Он закрыл нас с тобой от магического шара, а сам погиб…

Эгирин надолго замолчал. Затем решительно встал.

– Думаю, у вас ко мне целая куча вопросов. Обещаю рассказать абсолютно все в обмен на еду. Иначе Луне придется еще раз исцелять меня, – усмехнулся он.

– Конечно, сейчас!

Сентария всплеснула руками и убежала вглубь комнаты, где они сложили съестные припасы. Через минуту, положив на поднос кучу бутербродов и поставив чайник, она уже накрывала на стол. Эгирин в мгновение ока проглотил предложенную еду, затем встал и с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы.

– Вы все уже знаете, кто я. Надеюсь, это ни у кого не вызывает враждебных чувств ко мне? Я всю жизнь ненавидел и ненавижу то, чем занимается моя мать. Но она моя мать, и я до конца верил, что она исправится. Я не мог идти против нее, но я не шел и за ней. Держал нейтралитет.

Но после того, как вчера она принесла меня в жертву черным книгам, я наконец-то понял, что для нее путь назад уже давно закрыт. Эта женщина не моя мать. Моя мать умерла четырнадцать лет назад, когда променяла душу на могущество черного колдовства. Умерла и дала жизнь ведьме, которую вы все знаете.

Я надеялся, там хоть что-то осталось и я смогу достучаться до нее, уговорить, чтобы она перестала совершать ужасные поступки… Мне тяжело говорить об этом, но я признаю, ничего человеческого в ней не осталось.

Последние годы я избегал ее, предпочитая жить самостоятельно. В Драгомир я не мог уйти, так как до последнего надеялся, что она все же изменится.

Когда мои волосы поменяли цвет, я сначала онемел от шока. Ведь я прекрасно знал о проклятии. Мама очень хотела, чтобы среди ее приспешников были целители, но никто из них так и не перешел на ее сторону. Узнав, что у меня открылся этот дар, она бы не преминула этим воспользоваться. Например, заставляла бы меня лечить раненых стражников.

Целый год я прятал от нее дар, постоянно перекрашивая свои волосы в зеленый цвет. Затем, когда она была заточена в статую, я хотел выйти и открыться людям. Но, видя, каким гонениям подверглись стражники, не решился. Кроме того, мне было стыдно за мать. Волосы я красил по-прежнему, чтобы не выделяться из толпы в те редкие моменты, когда я приходил в Драгомир, чтобы пополнить свои припасы.