В тени шелковицы

— Отдай ты его в дом престарелых, — советует Барбара, но тут же осекается, заметив на лице Катарины тень неудовольствия.

— Родного мужа — в дом престарелых? — с упреком вопрошает Катарина. — Хорош совет, как только у тебя язык поворачивается такое советовать?

— А все-таки чудна́я ты у нас! Ведь ничего хорошего от него не видела. — Барбара не позволяет сестре сбить себя с толку.

— Это только мне известно, видела я хорошее или нет, — хмуро возражает Катарина. — Ну ладно, мне пора. — Она поднимается с лавочки и выбирается со двора на дорогу. Болтают, дескать, не видала ничего хорошего; какая глупость! И откуда это Барбара взяла? В первые годы замужества он был как все, а может, и получше других-то. А потом, после войны, переменился и посуровел. Да что люди знают о них о двоих? Ничего не знают. Она жена ему, ей лучше знать, что с ним произошло, что стало причиной такой перемены.

Они начали встречаться весной, с того самого майского вечера, когда познакомились на вечеринке в Лучном. Сперва, почитай, и не разговаривали вовсе, объяснялись жестами или улыбкой. Иначе не могли: она не умела по-венгерски, а он на своем невразумительном словацком, как правило, путал все побольше, чем она.

Однако несколько недель спустя они создали свой собственный словарь, составленный из мадьярских и словацких слов, и легко договаривались меж собой. Впрочем, в ту пору они обходились минимумом слов, — больше, чем словами, объяснялись касаниями пальцев или ладоней, глазами, жестами, губами.

Свидания назначали за гумном, за стогами свежей соломы. Каждый раз вечером, с перерывом в день или два, она незаметно исчезала из кухни, проскальзывала через заднюю калитку во двор и огородами пробиралась на место свидания.

Домашние вскоре подметили, что с Катариной творится неладное, но еще не догадывались, кто ухаживает за ней.

Снисходительно отворачивались, делая вид, будто некогда им обращать внимание на ее внезапные и поспешные исчезновения и на поздние возвращения в потемках, на помятое платье и небрежную прическу, рассеянный взгляд и путаные, сбивчивые ответы на их вопросы.

Но однажды на влюбленных наткнулся ее старший брат Вендел. Он ходил проведать, как зреет кукуруза за каналом, и, сокращая себе путь, возвращался через поле. Нет, определенно он не преследовал их, не задавался такой целью, Ката всегда была убеждена, что брат возник рядом совсем нечаянно и неожиданно.

Вендел первым увидел их. Они же смотрели только друг на друга и вообще не заметили, что к ним кто-то приближается, хотя брат шел по открытому полю и даже насвистывал по привычке.

Было еще светло, и неудивительно, что он разглядел их на куче соломы. Он хотел было обойти влюбленных, ему и не стукнуло, что он наткнется на младшую сестренку. Но в глаза бросился пестрый рисунок ситцевого платья. Рисунок показался ему знакомым; он был убежден, что где-то видел такой же в точности. И стал припоминать, где бы это он мог его видеть.

Припомнив наконец, кто носит такое платье, он не сдержался и, подойдя ближе, крикнул:

— Катка, ты что тут делаешь?

Влюбленные оглянулись, и тут Вендел понял, что с его сестрой стоит Петер Голло, тот самый Петер Голло, с кем он имел честь познакомиться на одной вечеринке в Лучном несколько необычным образом.

Опираясь на тяжелую суковатую палку, Вендел как-то непроизвольно поднял ее, а Петер расценил это по-своему; инстинктивно отскочив в сторону, в мгновенье ока он вынул нож и, пригнувшись, изготовился отразить атаку.

Брат Катарины, тоже долго не раздумывая, вдарил со всего маху Петеру по плечу и выбил нож у него из рук. Надежности ради Вендел еще раза два огрел Петера своей дубиной, а убедившись, что противник, отирая кровь, ручьем бьющую из рассеченного лба, занят только своей головой, сгреб сестру в охапку и силком потащил домой.

Дома он тут же рассказал о случившемся.

— На вечеринке меня так отделали, что я целый месяц не мог подняться с постели. Помните небось, меня оттуда на носилках несли… Навалились безо всякой причины, ни с того, ни с сего. А теперь — нате вам, он у нас за гумном на соломе с моей сестрой валяется! Я ему покажу! — пригрозил Вендел.

Отец сперва молчал. Долго молчал и хмуро. Потом поднялся с лавки и, повернувшись к дочери спиной, бросил:

— Ката, отправляйся спать! Сюда, в каморку, — указал он, увидев, что дочь идет в комнату.

Дверь каморки захлопнулась, и отец снова уселся на свое место.

— Запри ее под замок, старуха, чтоб не натворила чего похуже, запри под замок от греха подальше, — проворчал он.

В следующую ночь Ката с большим трудом выбралась из каморки через малюсенькое оконце и, выскочив в сад в чем была, налегке, убежала к милому. Это случилось в конце сентября. Последующие недели были исполнены волнующих происшествий, обманов, предательств, лицемерия и вражды.

В такой атмосфере Петер и Катарина переживали самые сладостные минуты своей жизни, а вскоре родилось их первое дитя, дочь Зузанна. Она появилась на свет следующей весной.