В тени шелковицы

Жил Петер с вдовой матерью. Старшая его сестра улетела из родного гнезда уже несколько лет тому назад. Вдова, старая и болезненная, родила сына Петера чуть ли не в сорок лет. Катарине казалось, что старуха, собственно, не вполне понимает, кого это сын привел к ней в дом. Едва дыша, сидела она в уголке за печкой, зябко кутаясь в шерстяной платок, и безучастно наблюдала за тем, что делается вокруг нее; в жизнь молодых она не вмешивалась, не проявляя о них ни малейшей заботы.

Обвенчались они на скорую руку, свадьба обошлась без пиршества, без гостей и подарков. Ката стала замужней женщиной, хозяйкой дома, и карусель ежедневных будничных хлопот закрутила ее, помогла забыть о тех горьких обидах, что преследовали ее на каждом шагу в первые дни после бегства из дома.

Как-то утром в конце ноября пришла к Кате ее мать. Распахнула двери, кинулась дочери на шею и глухо, безутешно заплакала. Чуть успокоившись, проговорила:

— Катка, выгоняют нас отсюда, должны мы уехать.

— Выгоняют?

— Выгоняют, завтра уже едем. Пойдем с нами, а не то останешься одна-одинешенька.

— Да как же мне ехать, ведь у меня муж здесь, — воспротивилась дочь.

— Не можешь, — поникла мать и словно бы сделалась меньше, съежилась вся, отступила от Катарины, покачивая головой.

— На самом деле не могу, мама. Я ребенка жду, а можно ли ребенка без отца оставить?

— Нет, нельзя ребенка оставить без отца, — проговорила мать, отойдя к дверям.

Дочь молча двинулась следом за ней. Заглянув в кусты, росшие возле хаты, мать вытащила оттуда огромный тюк и положила его под навес у ног дочери.

— Ну, коли не можешь уехать с нами, возьми хоть это, я тут припасла самое необходимое. Это твои вещи, перина с подушкой, штука полотна, еще кое-чего по мелочам… — Она снова расплакалась, обняла дочь и, всхлипывая, продолжала:

— Будь моя воля, принесла бы и больше, да отец не захотел запрягать повозку. Мне больше не унести…

— Мамочка, мама, — вскрикнула Катарина.

— Оставайся с богом, доченька, — проговорила напоследок мать и торопливо ушла.

— Мама, мамочка! — пронзительно запричитала Катарина, бросилась за уходящей матерью, да вдруг остановилась, обхватила ствол ближайшего дерева, повисла на нем и плакала, пока не выбилась из сил.

Жила Катарина на хуторе, километрах в двух от ближайшего поселка.

Ее счастье, что не видела она страшных сцен, разыгравшихся в поселках колонистов, на заболоченных дорогах, по которым тянулись толпы понуро молчащих, преданных и униженных людей.

Чувство ее к мужу не ослабевало, Катарина любила его по-прежнему, если не больше, не сильнее прежнего. Ведь на всем белом свете рядом с ней не было человека роднее и ближе.

Когда Катарина пришла в магазин, Пишты там не было видно, покупателей обслуживала его жена Клара.

— А муж ваш где? — спросила Катарина у Клары, отпускавшей нужный ей товар.

— На маневрах, тетка, на маневрах. Месяц целый буду тут одна, если не спячу с ума, дети на руках, дом, магазин, все одна, — отвечала Клара, и было заметно, как она расстроена. — Он ходил в воинское управление, да не дали ему отсрочку, черт бы их всех побрал! Как раз теперь, когда жатва. В магазине будет полно с утра до вечера, ума не приложу, как со всем справиться. — Она стихла на мгновение, после чего добавила: — Только такого солдата, как мой муж, наверное, армии и недоставало. А ведь здесь он на месте, тут был бы полезнее.

— На маневрах, — Катарина задумчиво повторяет трудное слово. — И далеко?

— На Мораве, — отвечает Клара, подсчитывая, сколько всего платить Катарине.

— Далеко, — вздыхает Катарина.

— Ровно сорок пять крон.

— Пожалуйста. — Катарина протягивает деньги. — Мне бы хотелось позвонить дочери в город, — неожиданно вырывается у нее.

— Зузке?

— Ей.

— Звоните, чего там, — соглашается Клара. — Номер помните? — спрашивает она у Катарины, потому что та словно не в себе.

— Пишта всегда мне сам набирал.

— Где служит дочь?

— Сперва нужно набрать номер торгового центра и спросить бухгалтерию.

— Ладно, подождите. — Продавщица перелистывает список телефонов, некоторое время ищет номер требуемой телефонной станции, переписывает его на листок и кладет телефонную книгу на место.

— Заходите в кабинку, — говорит она Катарине, а сама на аппарате, параллельном тому, что находится в будке, набирает код города и номер абонента. — Снимайте трубку, говорите, — приказывает она Катарине.

Катарина, подняв трубку, слушает. В трубке раздаются гудки, потом слышен голос коммутатора торгового дома, и, прежде чем Катарина выдавливает из себя словечко, в разговор вступает Клара:

— Бухгалтерию, пожалуйста.

— Бухгалтерия слушает. — Немного погодя к телефону подходит кто-то незнакомый.

В трубке раздается треск, это Клара положила свою трубку и пошла обслуживать следующего клиента.

— Зузка пусть подойдет, — осмеливается наконец произнести Катарина.

— Зузка? Пани Голлова, это вы?

— Я, да, и зову дочь к телефону.

— Она уже идет, вот пожалуйста.

— Мама? Что новенького?

— Зузка, это ты?

— Я, мам.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, а как у вас?

— Да ты ведь знаешь, как у нас.

— Отец дурит?

— Приезжай за клубникой, погниет, жалко.