В тени трона

Краснов приветствовал нападение Германии на СССР 22 июня 1941 года: «Я прошу передать всем казакам, что эта война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию!»

В 1944 году престарелый генерал возглавил созданное в Министерстве восточных оккупированных территорий Германии Главное управление казачьих войск.

В мае 1945 года в Австрии вместе с тысячами казаков он был выдан британским командованием советской военной администрации, этапирован в Москву, приговорен к смертной казни и повешен во внутреннем дворе Лефортовской тюрьмы 16 января 1947 года.

* * *

О визите генерала Краснова узнал в тот же вечер Гуго Бринт: предусмотрительно завербованная им консьержка не даром жевала своим беззубым ртом багет, купленный в соседней лавочке на московские деньги. Следующим получателем оперативной информации стал пролетарский агент Евсей, а затем Меир Трилиссер в своем московском особнячке в одном из арбатских переулков. Новость по накатанным рельсам пошла «наверх», и там быстро решили, кто должен стать новой мишенью для предстоящей чекистской операции. Участие Краснова в трудных поисках потенциального «монархического символа» говорило о растущей активизации РОВСа и требовало от ИНО немедленной реакции. Встреча генерала с Георгием приоткрыла планы эмигрантского Воинского союза и указала московским чекистам на монархическую фигуру, разыскиваемую после устранения Кутепова все еще сохраняющими боеспособность белыми офицерами. Этой фигурой, на свою беду, оказался юный Георгий, и визит генерала послужил спусковым крючком для ликвидации царевича.

Исполнителем был назначен испытанный сотрудник Иностранного отдела ГПУ, мастер по мокрым делам, известный узкому кругу ответственных лиц под псевдонимом Фома. Этот Фома, не мешкая, должен был отправиться в Париж, встретиться там с Евсеем, изучить под его контролем обстановку вокруг намеченной цели и осуществить ликвидацию. Часы были заведены, время пошло.

А финансовое положение Натальи Сергеевны тем временем слегка выправилось: из Копенгагена, в два приема, пришли остатки денег, помещенных Михаилом в банк еще до войны на карманные расходы, а затем и бабушка Мария Федоровна приказала долго жить, завещав своему внуку Георгию солидную долю своего небольшого наследства. Имущественные дела покойной оказались весьма непростыми, и потребовалось время для оценки и реализации датского поместья вдовствовавшей императрицы, ее недвижимости и драгоценностей, которые она, опасаясь кражи, держала под рукой, в деревянном ларчике, и глаз с него не спускала. Наконец все формальности были улажены, и Георгий получил положенные ему деньги. Теперь он мог осуществить свою мечту – купить мощный спортивный автомобиль, последнее слово техники. Мать не возражала – спортивное увлечение еще больше отдалит сына от опасных политических прожектов, в которые, суля Георгию царский трон, манили его генералы и младороссы.

Джорджи выбрал американский «крайслер» новейшей модели – с обтекаемым корпусом и выгнутым лобовым стеклом. За рулем этой чудо-машины он чувствовал себя настоящим королем. Наталья не могла скрыть гордости, глядя, как сын уверенно, подобно своему отцу, управляет могучим авто.

Искренне восхищался «крайслером» и следивший за ним Фома – он тоже любил автомобили и хорошо в них разбирался. Ведя наблюдение из окна кафе, расположенного наискосок от подъезда Георгия, «исполнитель» окончательно утвердился в выбранном решении: автомобильная катастрофа. Евсей снабдил его подробным рекламным проспектом от поставщика, и Фома старательно углубился в описание технических характеристик машины. Все складывалось прекрасно, просто великолепно: скоростной «крайслер» как нельзя лучше подходил для осуществления замысла, а планы Георгия и его убийцы словно бы совпадали самым необъяснимым, мистическим образом.

После трудного учебного семестра в Сорбонне Георгий надумал отправиться на десять дней на юг, в Канны – отдохнуть и вернуться в Париж к своему двадцать первому дню рождения. Ехать он решил с ветерком, на новом авто, и пригласил в поездку своего друга, голландца Эдгара Монеанаара – и для компании, и чтобы, устав, было с кем поменяться за рулем. Из предстоящего путешествия никто не делал секрета, многие соученики Георгия были не прочь занять место Эдгара. Назначили утро отъезда. Наталья Сергеевна беспокоилась за сына скорее по материнской привычке, чем по объективным причинам: Георгий был отменным водителем, и Эдгар ему почти не уступал. Взревел мотор, «крайслер» рванул с места. Графиня, выйдя на улицу, прощально помахала рукой вслед сыну и его другу.