В тени восходящего солнца

Вот её лежащее на спине тело пронзила адская боль, но вместо того, чтобы оттолкнуть прильнувшую к ложбинке между грудями Элизабет, Айко, наоборот, вцепилась в прелестную рыжую шевелюру и вдавливала голову любовницы в себя. Боль проникала всё глубже и уже отдавалась нытьём в сердце, пересыхающим горлом и солёным привкусом во рту. Но Айко наслаждалась этой болью как ярчайшим проявлением неудержимой страсти.

«Ты меня иссушаешь!»

Измученно-блаженный стон грозился перерасти в оглушительный визг – и перерос бы, но нежная фурия желала тишины. Цепкие пальцы Элизабет словно металлические щипцы сдавили самое сокровенное на теле японки, и крик Айко захлебнулся в её собственной крови, а сама девушка, на мгновение узрев мир ярким и белёсым как при вспышке молнии, лишилась чувств.

***

Очнувшись, Айко обнаружила Элизабет, спящей подле себя; дыхание рыжеволосой красавицы было таким поверхностным, что, если бы не едва заметный в ночном свете румянец на щеках, её можно было бы принять за восковую скульптуру или статую, достойную резца талантливейших скульпторов Возрождения. Безмятежное лицо прекрасной Элизабет не могло оставить Айко равнодушной, и, хотя тело всё ещё болело после любовных игр, японка придвинулась к подруге

(после такого доверительного общения они могут считаться близкими подругами, верно?)

и нежно поцеловала её в плечо. И в сухие розовые губы. И снова в плечо. И в манящую грудь, и в едва прикрытое одеялом бедро, с трудом сдерживая счастливый писк.

«Ты восхитительна!»

Вдруг ласковый взгляд Айко, скользивший по прелестному личику иностранки и её соблазнительным изгибам, остановился на окне, а глаза округлились. Рефлекторно дёрнув одеяло на себя, чтобы прикрыть маленькую обнажённую грудь, девушка закричала от ужаса.

Глумливая физиономия, похожая на маску, прислонилась к окну снаружи – кто-то с интересом наблюдал за отдыхавшими. Может быть, взор вуайериста успел зацепить и некоторые пикантные сцены интимного общения девушек, кто знает…

Вот только кому взбрело бы в голову ради такого доступного в двадцать первом веке зрелища карабкаться на восьмой этаж?

– Ну что ещё?! – Проснувшаяся от визга соседки по простыням Элизабет резко вскочила в чём мать родила и подбежала к окну. Ну что за день сегодня такой! – Она бесстрашно распахнула створки.

Пожилая женщина в традиционном костюме и «пучком» на голове растерянно уставилась на рыжеволосую туристку. Чему она удивилась: тому, что её не боятся (Элизабет смотрела в глаза старухи, отличавшейся вытянутым на несколько метров туловищем, полным ледяной ярости взором), тому, что перед ней чужеземка, или тому, что довелось застать за занятием любовью двух девушек, а не как положено – сказать сложно.

– Чего пялишься, старая извращенка?! – неистовствовала Элизабет, забыв про языковой барьер. – Ничего симпатичнее кочерыжки от персика в жизни не видела?

Пока шло сие диковинное противоборство между призраком и Элизабет, дрожащая Айко, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания, сползла с кровати и вжалась в ближайший угол. В детстве бабушка с дедушкой часто рассказывали о злых духах, большинство из которых проявляли себя лишь по ночам. Соседские девочки также делились историями о столкновениях со сравнительно безобидными; о Така-онна упоминали, шушукаясь и переглядываясь.

(«Может, и тебе предстоит ощутить на себе её взгляд, когда вырастешь и станешь достаточно красивой, чтобы, хи-хи, приводить домой мужиков, хи-хи!» – Тогда девочки и не подозревали, что «охотится» эта жадная до смущения и испуга тварь обычно на проституток, стремясь застать их в момент обслуживания клиента.)

Пульсировавший в голове ужас призывал закрыть лицо руками и тихонечко всхлипывать в ожидании развязки, но любопытство взяло верх над страхом, и девушка смотрела, не отрываясь. Казалось, воздух вокруг Элизабет плавился; в свете уличных фонарей и соседских ламп её кожа казалась такой же серой и прозрачной, как и у самой Така-онна

(на сей счёт, в каком бы унизительном свете это ни выставляло Айко, сомнений не оставалось).

В местах, которые Айко самозабвенно целовала не далее, чем минуту назад, просвечивались чёрные нити сосудов.

– А ну кыш! Я кому сказала!

Рыжеволосая иностранка издала вопль, похожий одновременно и на шипение загнанной в угол кошки, и на рычание бешеной собаки. С лица ёкая окончательно сошла улыбка, и он

(она? оно?),

понурив взгляд, беззвучно растворился в воздухе. Убедившись, что снаружи больше нет ничего, что стоит внимания

(немногочисленные обомлевшие прохожие, поймав на себе хлёсткий взгляд обнажённой девицы, поспешили покинуть улицу, бормоча под нос защитные молитвы),

Элизабет закрыла окно и обернулась.

– Ты, ты…? – лепетала Айко, всё ещё вжимаясь в угол. Съёжиться до размера таракана это, впрочем, не помогало.

– …ангел? – Элизабет вскинула бровь и неторопливо приблизилась к девушке. – Нет, глупенькая, ничего такого. Я лишь оберегаю себя, свой кров и твоё сердечко от посягательств извне.