В теснинах гор

— Обязательно дождешься, бабушка. Скоро нам Красная Армия на помощь придет. Так Атаев говорит. Совсем другая жизнь в горах начнется.

— Эх, внученька, мне-то что с той жизни? Стара я. Помирать скоро. О вас, молодых, вся моя забота. Лишь бы вы жили хорошо. А тут стреляют. И когда это кончится? Сааду ушел, и ты туда же рвешься. Как не поседеть моей старой голове? Женское ли это дело — воевать. Сиди-ка ты дома, внученька. Голуби по–орлиному не летают. Ладно уж Сааду ушел. Мужчины, как говорят у нас, в постели не умирают, а тебе зачем воевать, внученька?

— Не волнуйся, — Парида обняла бабушку. — Вот увидишь— ничего со мной не случится.

— Эх, — Кавсарат смахнула слезинку, — знаю, не удержать тебя.

— Бабушка, помнишь ты рассказывала мне о девушке Шуайнаг?

— Так то когда было, — вздохнула Кавсарат.

— И сейчас такое время настало, как тогда.

— Мала ты еще, — вздохнула Кавсарат.

— Мне уже тринадцать, п я хочу быть такой же, как Шуайнат. Не плачь, лучше дай нам скорее яблоки и зерна.

— Да уж что с вами делать, — и Кавсарат засеменила в дом.

Когда, набив хурджины, ребята вышли наконец на дорогу, Абдулатип спросил:

— О какой это ты Шуайнат говорила?

— Много лет назад в наши горы пришел с огромным войском Надиршах. Он хотел всех себе покорить. Тогда все горцы собрались и пошли с ним воевать. И вот в одном бою был убит брат этой самой девушки Шуайнат. Она узнала об этом и решила отомстить Надиршаху. Переоделась в одежду брата, взяла его оружие п коня и поехала воевать. Она так смело воевала, ито многих солдат Надиршаха уложила. Враги боялись ее как огня. Тогда Надиршах решил во что бы то ни стало поймать такого храброго воина. Когда шел бой, сразу несколько солдат шаха набросились на Шуайнат и увели ее в плен. Когда Надиршаху сказали, что этот храбрый воин — переодетая девушка, он удивился и сказал: «Сто солдат променял бы на такую горянку».

Абдулатип не заметил, как они дошли до перевала Игитли. Никто их не остановил. Здесь он должен был расстаться с Паридой и дальше идти один. Ребята договорились, что вечером встретятся здесь.

Худая длинная шея Абдулатипа казалась еще длиннее от тяжелого хурджина за спиной. Бабушка Кавсарат не пожалела яблок, которые всю зиму хранила в сундуке. От них шел приятный запах, и Абдулатип едва удерживался, чтобы не попробовать одно из них. Но не решался. Он пощупал рукой яблоко, спрятанное за пазухой, то, что дал Атаев, — на месте ли. Там же с внутренней стороны гимнастерки была приколота и красная звездочка. Он погладил ее рукой. Потом достал из хурджина чурек с крапивой, который заботливая Кавсарат положила ему в дорогу, и на ходу начал есть.

Сразу за перевалом открывалась взору зеленеющая молодой травкой Заибская долина, разрезанная сверкавшей на солнце бурной Аварской койсу! С той стороны реки поднимались цепи гор, разноцветные, с причудливыми очертаниями. Вот знакомая ему с детства Седло–гора, за ней — Тляротинские горы с вечными снегами на вершинах. А там, за Акаро–горой, открывался новый, незнакомый Абдулатипу мир. С Акаро–горы надо было спуститься в долину. Можно было спуститься к ней по шоссе, которое лентой вилось в горах, а можно — по тропинкам, узким и опасным. Абдулатип стал осторожно спускаться по тропинке, круто сбегавшей вниз по скале. Она оборвалась у родника, бившего ключом из-под самой скалы. Шоссе было в нескольких шагах, но идти по нему было рискованно. Размышляя, как пройти дальше, Абдулатип присел у родника. «Если встретишь кого по дороге, — вспомнил он слова Атаева, — не обращай на того внимания, постарайся пройти мимо. Главное — не показывай, что испугался, а то будут допрашивать: кто да откуда?»

Абдулатип напился. Ледяная вода как рукой сняла усталость, и Абдулатип уже хотел встать и посмотреть, нет ли где тропинки, как вдруг услышал скрип колес арбы. Со стороны Хунзаха кто-то ехал. Абдулатип присмотрелся. На арбе сидел пожилой человек с редкой седой бородкой.

— Дяденька, довезите до Заиба, — крикнул Абдулатип. Аул Заиб лежал по дороге к Голотли.

— А что у тебя в хурджинах? — спросил в ответ аробщик.

— Да яблоки там. Продавать иду.

— Яблоки, говоришь. Ну коли так — садись, Яблоками расплачиваться будешь.

— А много попросите?

— Это смотря, какие у тебя яблоки. Если крупные...

— Крупные. Вот смотрите, — Абдулатип достал из хурджина яблоко.

— Тю… хорошие, — улыбнулся крестьянин.

— Только много дать не могу. Бабушка их считала. Вот, возьмите, — и Абдулатип протянул аробщику несколько яблок.

— Не спеши, молодой человек. Одно яблоко за версту. Три версты— три яблока. Я больше, чем положено, не возьму. Такое уж мое правило. В долгу быть не люблю: за добро добром и плачу. Другие вон добро делают, чтоб искупить свои грехи перед Аллахом, а у меня их, грехов-то, нет, братец. Вот и люблю получить добро обратно. Ты мне, я тебе.

— А вот у нас в ауле один мастер был, так он говорил, что добро надо делать просто так, что люди должны выручать друг друга. Так еще, мол, деды завещали.

— Это какой же такой мастер говорил? Не тот ли, что с неверными связался и служил им.