В теснинах гор

Весна начинается праздником «Первой борозды», потом — «Праздник уборки», «День черешни» — я уже рассказывал, и, наконец, «Вечер начала зимы». Мы, ребята, его больше всех любим. Все собираются на вершину Сили, берут с собой хворост, стручки сухие, сено для костра. На всю Аварию полыхает гандыхский костер! Мы сидим вокруг, радуемся зиме, песни поем, а когда костер разгорится — жарим в золе картошку. Такой вкусной картошки дома не поешь!

А осенью, перед отправкой отары на зимние пастбища, чабаны проводят праздник «куй биччай». Отбирают лучших породистых овец и пускают их в отару, чтобы был ранний окот. Все, чьи бараны в отаре, к вечеру собираются у чабанов и начинается пир. Праздник открывается состязанием чабанов. Чабаны становятся в ряд, берут из отары по одному барану и по команде старшего начинают стрижку. Кто пострижет быстрее всех, да притом и красиво, аккуратно, тому почет и уважение. Затем чабан должен быстро и правильно зарезать барана и освежевать его. Победителя состязаний выбирают тамадой пира.

Вот и вчера был такой пир. На ковре у хутора Магди собрались чабаны и аульчане, взрослые и дети. Столько было всего вкусного, фруктов, сладостей, что глаза разбегались, но больше всего мне понравились чабанские сарисы, это такая колбаса из бараньих внутренностей. Тамада сам распределяет ее каждому гостю, а гость при этом должен говорить какой-нибудь шутливый тост в адрес чабанов, а если не мастер говорить, то должен спеть или сыграть и сплясать в честь чабанов, а если и этого не умеешь, то хоть петухом кукарекай, только не молчи и не стой, как истукан.

Старый Муса–Хаджи, вечный сторож колхоза (вечный потому, что сколько я живу на свете, он всегда сторожем), взял у тамады сарисы и рог гапдыхского красного вина (да, да, у нас и виноградное вино есть — сами гонят) и произнес такую речь:

— Желаю дорогим чабанам никогда не видеть перед своим домом три кареты. — Все переглянулись между собой, какие еще кареты выдумал старый Муса, уж не рехнулся ли старик?

А вечный сторож усмехнулся в усы и продолжал:

— Карета «скорой помощи» — раз, карета милиции — два и карета пожарной команды — три! — И довольный выпил рог. Все засмеялись, захлопали, а Муса–Хаджи добавил: — Все сегодня перед нами есть — пусть беднее этого не будет у чабанов на обеденном ковре. Пожалуй, не хватает только моченых груш тети Муминат.

— Да, — вздохнули все, вздохнули, потому что знали, что Муминат раздает свои чудесные груши только раз в году — 20 марта и еще лишь тому, кто заболеет в ауле. Я быстро представил себе маленькие моченые груши на тарелке. В прошлом году, когда я простудился и тяжело заболел, добрая тетушка Муминат прислала мне несколько своих груш. Я до сих пор помню их вкус. Слаще меда. В ауле говорят, что никому, старая, не раскрывает секрета их обработки, а держит в закрытых кувшинах где-то в подвале.

Впрочем, я вскоре забыл о моченых грушах и даже о халве с орехами, так искусно приготовленной нашей соседкой Хавой. Запел Султан–Мурад, а когда он поет, то забываешь все — так говорят взрослые. И действительно, вижу я, Микаил даже на халву не смотрит, как заслушался.

Султан–Мурад пел, похаживая по ковру, держа в руках бубен, высокий, стройный. Пел он старинную аварскую песню о семи братьях и сестре. Очень я люблю эту песню, и готов слушать ее тысячу раз! В ней поется о том, как Надиршах напал на Дагестан и никак не мог взять одну крепость. А крепость защищали семь отважных братьев и сестра–красавица Вавсарат. Хитрый Надиршах подослал к девушке старуху. Старая карга расписала красоту и смелость шаха, говорила, что, если Навсарат станет его женой, кончатся войны и братья девушки будут друзьями, а не врагами шаха.

Юное сердце Навсарат воспламенилось любовью, и она согласилась помочь иноземцу. По указке старухи сестра налила в ножны братьев соленую воду и обрезала тетивы луков. Утром, когда полчища Надиршаха начали штурмовать крепость, схватились братья за луки и увидели, что обрезаны тетивы, а сабли не могли они вынуть из ножен — заржавели. Один за другим погибали братья, и поняла тогда сестра, что жестоко обманута. Бросилась она к ногам последнего, оставшегося в живых брата и рассказала все как было. Не простил сестру брат, схватил он изменницу, вскочил на коня и ринулся сквозь вражеские ряды вниз, в пропасть. Много–много лет прошло с тех пор, а люди и теперь проклинают неверную сестру, ведь предательство страшнее смерти.

Очень здорово пел Султан–Мурад; я так живо представлял себе старинную крепость и звон мечей, и коварного Надиршаха. Малик толкнул меня в бок, и я оглянулся.

— Пошли поиграем в «конокрадов»! — прошептал он мне в самое ухо.

— А как же халва?